Два театра Новосибирска заглянули в античность
Театры эти — ещё и ближайшие соседи. И античная тематика для них обоих неожиданна: НОТЕК — театр кукольный, а «Красный факел», несмотря на звание академического — театр модернистский, склонный к актуальным эстетикам. Потому мир олимпийских богов и Гомера от них, казалось бы, далеко.
Впрочем, античность, наверное, тем и хороша, что длиннющая хронологическая дистанция уже позволяет её дорисовывать креативно. Что оба театра с азартом и сделали.
Каждый — для своей аудитории, но не герметично. Например, «Прометей» от НОТЕКа с официальной адресацией 6+ и взрослым будет не скучен, а краснофакельская «Одиссея» с атрибуцией 16+ будет посильна даже тем, кто вместо чтения адаптированного Гомера с гаражей в сугроб прыгал.
Впрочем, хотя бы хрестоматию Куна сноуджамперам почитать стоило: трудный для октябрят шок-контент он педагогично обходил, но базовые фабулы излагал весьма обстоятельно. Очень помогает в путешествии по древней Греции.
Каменные страсти олимпийской семьи
Первым в мир античности вошел Новосибирский областной кукольный театр — с октября там идёт «Прометей». Отлично, кстати, идёт — в зале полно не только родителей-сопроводителей, но и вполне бездетных взрослых, которые пришли ради себя любимых. Даже не для пресловутого «своего внутреннего ребёнка», а чтобы взрослым взором весьма эстетское зрелище увидеть.
Эстетское — потому что весь предметный мир спектакля создавал Тимур Гуляев. В Новосибирске это человек-бренд: ему своей визуальной составляющей обязаны многие спектакли НОВАТа. А это, что ни говори, наш главный театр. Градообразующее предприятие, выражаясь бизнес-слэнгом.
В НОТЕК Тимур Гуляев будто принёс имперскую монументальность «СибКолизея»: персонажи обладают очень необычной для кукол телесностью. Они — словно каменные статуи Пергамского алтаря или Парфенона. Причём, как и перфенонско-пергамские прототипы, они как бы травмированы веками — расколоты на большие фрагменты. Головы, торсы, конечности — это будто парящие в воздухе куски гранита и мрамора, складывающиеся в зыбкие образы богов.
Да, надо уточнить: статуарную телесность там имеют боги, титаны и нимфы — словом, все бессмертные существа, причастные к семейной корпорации «Олимп» и приходящиеся Зевсу роднёй. Кто детьми (разной степени внебрачности*), кто племянниками и братьями.
*Личная жизнь у главного греческого бога была настолько запутанная и насыщенная, что в детской, куновской подаче 40% её педагогично оставляют за скобками.
Люди в «Прометее» — традиционные планшетные куклы на плоской как стол Земле. На фоне как бы гранитных богов и титанов они – существа хрупкие, маленькие и заведомо жалкие. Впрочем, таковыми они и сами себя считают: спектакль ведь про прото-античность, про греческую архаику.
В мифологическом сюжете о Прометее сами греки зашифровали блиц-историю тогдашнего цивилизованного мира. Дескать, был сначала холод, мрак и сумрак, но вдруг пришёл Он, огненосец-спаситель и всё началось, всё завертелось.
Впрочем, в трактовке московского драматурга Натальи Макуни сюжетные драйверы расставлены жёстче: Прометей не просто дарит человечеству огонь, он ещё его и спасает от Зевса.
Зевс, как мы помним из мифов, был дядька довольно вздорный. Он и тут такой же: ему разонравились созданные им люди, потому творческий проект «Человечество» задумано перезапустить. Для чего первую версию решено обнулить с помощью потопа. Мол, наигрался. Новых хочу. А этих утопим, будет прикольно!
Самооценка у людей до прометеева пришествия была настолько заниженная, а нравы настолько стрёмные, что зевсово разочарование в продукте даже отчасти объяснимо. Отчасти! Но не до уровня «понять-простить»!
Прометей не просто дарит человечеству огонь, он ещё его и спасает от Зевса
Ответственность творца? Да ладно, вы о чём вообще?! Зевс — он же, блин, большой ребёнок. Он – как та девочка из песенки Новеллы Матвеевой «Я леплю из пластилина».
Помните? «Если кукла выйдет плохо, назову её «дурёха», если клоун выйдет плохо, назову его «дурак».
Вот и у Зевса все человеки — дураки дурацкие. А раз так — пусть сдохнут, новых наделаем. Так и утопли бы греки, не дожив ни до крито-микенской культуры, ни до Периклова века. Не вступись за них двоюродный брат Зевса — Прометей.
Они оба — представители поколения титанов в древнегреческой мифологии. Прометей — сын титана Иапета, а Зевс — сын Кроноса. Но кузены, мягко говоря, очень непохожи друг на друга. Прометей намного младше — в спектакле он вообще безбородый парень, почти мальчишка – но и намного адекватнее Зевса Кроносовича.
Там и родной брат Прометея имеется — его близнец Эпиметей. Про него дети, осваивающие греческую мифологию вообще не знают, так что для публики из категории «6+» явно нужны блиц-вводные.
К слову, имена у двойняшек очень любопытные: «Прометей» означает «предвидящий», а «Эпиметей» — «думающий после». И да, эта крепость задним умом в сюжете спектакля весьма значима. Зевс, огорчённый тем, что кузен помешал ему перезапустить бизнес-кейс «Людишки», очень обиделся и замутил многоходовку — заказал умельцу Гефесту глиняную девушку Пандору, оживил её, женил на Эпиметее и подарил новобрачной монументальный каменный ларец с неоглашенным содержимым. Ну, дальше вы знаете. Саму Пандору даже и винить как-то неловко: чисто технически она вообще первый в мире манекен (не киборг даже!) и по ТЗ умишком не оборудована, только бытовой хитростью от Гермеса. А так-то дура керамическая…
Хэппи-энд в итоге случился. Но он, скажем так, довольно философский — с ребёнком младше 14 лет его, пожалуй, придётся проговаривать. Ну, а взрослые получат зрительское удовольствие от нюансов, которые именно им, взрослым, понятны.
Примечательно, что ни Наталья Макуни, ни постановщик «Прометея», главный режиссёр Рубцовского театра кукол Алексей Бурдыко, ни режиссёр по пластике Александр Фролов из Екатеринбурга ничего инородного в фабулу не добавляли, никакой отсебятины — все эмоции и все сюжетные повороты «Прометея» имеются в мифологии. Просто они там стояли на длинной полке вариаций.
Греческая мифология вообще отличается большой вариативностью: греки её многократно редактировали сообразно актуалитетам конкретного века. Например, Марсий, люто наказанный Аполлоном, в ранних версиях мифа был обычным мальчиком, пастушком, а в эллинистическую эпоху его переделали в сатира или фавна. Эпоха-то была уже более церемонная, козлоногого парня было не так жалко. Он ведь как бы и не совсем человек. Значит, жестокость к нему уже не так вредит имиджу бога искусств. А сдирать кожу с человеческого мальчишки — это фу-у-у, дикость, немодно уже. Или, к примеру, Антифант и Фимбрей — горемычные сынишки горемычного Лаокоона. Изначально они были шестилетними близнецами. Но коллективу пергамских скульпторов скучно было ваять двух одинаковых детей — разновозрастные мальчики композиционно выразительнее. В общем, к собственной мифологии древние греки относились весьма творчески, чем дали и потомкам достаточно креативного простора. За что всем спасибо — и грекам, и потомкам.
У Серёжи папа — лётчик, у Андрюши — космонавт, а у Телемаха — Одиссей
В «Красном факеле» Марк Букин поставил «Одиссею». Да, ту самую, от Гомера, с гомеровским гекзаметром, но поэтически обновленную Натальей Макуни. Да, два её детища – ещё и ближайшие пространственные соседи. Античность, говорите? Дайте две! А фабульное переосмысление — от Марка Букина и Ксении Гашевой. В итоге «Одиссея» получилась и как бы «та самая», и ослепительно новая. Даже сам слепой певец Гомер имеется — правда, не старцем-слепцом, а в виде Вадима Гусельникова — молодого и с очень драйвовым вокалом.
На сцене почти не стали воспроизводить приключенческую составляющую гомеровой поэмы.
Во-первых, в театре это гораздо труднее чем в кино, во-вторых, по обмолвкам здешнего Одиссея (Константин Телегин) сия приключенческая эпопея наяву была не такой живописной. А порой и вовсе не лестной для героя. Который, получается, как бы и не совсем герой.
Основной сюжет — несколько первых дней после возвращения Одиссея на Итаку. Где он царь. Одиссей, царь Итаки. Ну, это мы с детства помним…
Правда, невосторженный, уже взрослый ум знает, что Итака — это, вообще-то, мелкая островная деревушка рыбаков и пастухов. И царь Одиссей — это в реальных социальных масштабах сельский староста. Но царь, конечно, красивше — как кеды супротив валенок.
Вернувшегося на родную Итаку Одиссея явно бесят гекзаметровые гимны о его дорожных приключениях. Потому что в песнях-то они, приключения компактны. А наяву заняли десять лет.
Десять лет — сама Троянская война, ещё десять — возвращение. Мимо всех этих сцилл, харибд, лотофагов. Итого — двадцать лет. Одиссееву сыну Телемаху ровно столько. То есть, об отце Телемах Одиссеевич (Артём Малиновский) имеет сугубо умозрительное представление. Почти как многие современные дети, у которых папа то ли лётчик, то ли космонавт, то ли за сигаретами вышел.
В общем, Телемаху непонятно, как этим обретённым сыновним счастьем распорядиться (когда он наконец выясняет, кто таков этот дядька с нелепым именем Никто).
Жена Пенелопа (Дарья Емельянова) — тоже в смешанных чувствах. Большая часть ее жизни посвящена двум смежным занятиям — блюсти верность мужу (который непонятно где и вообще, как тот кот Шрёдингера) и давать отлуп женихам. Которые сватаются всё активнее, а активность эту подогревают саркастическим вопросом «Ну и где наш муж? За двадцать-то лет пора бы и показаться».
Ответить Пенелопе нечего, что тоже умиротворения не добавляет. Так что, пока Одиссей бился с морскими чудовищами и циклопами, его родным выпала не менее тяжкая задача — ожидание в неизвестности.
К слову, о циклопах. Этим подвигом Одиссей особенно не гордится. Стыдный такой подвиг-то. Потому что наяву (не в гекзаметровых песнях) циклоп Полифем (Александр Жуликов), сын Посейдона был небольшим парнишкой с ДЦП, в ортезах и с единственным глазом. Вообще ни разу не великаном. Ни в одном глазу! Ой, про глаз как-то неудобно вышло… Я нечаянно…
Пас Полифем овец, не особо любимый своим божественным папой и прочими родственниками, жил унылой жизнью позабытого ребёнка-инвалида. И потому простодушно обрадовался, когда на его остров приплыли незнакомые взрослые дяденьки из Большого Мира. Вдруг с собой возьмут…
Если б Полифем знал, чем чревато радушие к незнакомым дяденькам с неясными намерениями! Но он не знал — некому его было осторожности научить. Папа Посейдон у него ведь тоже был на удалёнке, как и у Телемаха. В этой «Одиссее» вообще хватает невезучих детей, но Полифему не повезло особо кошмарно. Правда, и Одиссей в итоге во фрустрации: искалечить наивного мальчишку-дэцэпэшника — такой себе подвиг даже по меркам брутальных античных нравов.
Вот тут-то античность и начинает спотыкаться о свою брутальность. Телемах обнаруживает, что перебить маминых женихов (весьма токсичных мужиков, если честно) — дело без триумфального послевкусия. Пеннелопа обнаруживает, что вернувшийся муж — совсем не тот, кого она провожала на Троянскую войну и ждала.
Одиссей делает еще больше неприятных открытий. Во-первых, единственный внятно позитивный итог Троянской войны — красивую дуру Елену вернули Менелаю. Остальное — сплошные издержки: разрушен неплохой город, убито множество мужчин, женщин и детей*. *Ну ладно, маленький сын Гектора сброшенный с крепостной стены Трои после штурма — с позиций античной этики он дитя врага. Но ребятишки Лаокоона даже ничем не успели провиниться. И вот это вот всё — ради возврата к заводским настройкам? Чтоб блондинку вернуть? Задумавшись над этими аспектами войны, Одиссей отчаянно завис. Без всякой надежды на Сtrl-Alt-Del. Он, блин, на эту войну даже не хотел!
Во-вторых, оказалось что с Троянской войны вернуться невозможно. Суть даже не в том, что двадцать лет — слишком громоздкий тайминг. Просто твоё физическое, транспортное возвращение — это ещё полдела. Вопрос в том, каким ты вернёшься. И кто тебя дождётся, и какими словами встретит. Потому Марк Букин и сказал, что несмотря на формальный хэппи-энд, «Одиссея» — одна из великих трагедий.
Ну, а в совсем уж актуальном контексте — это история о ПТСР. Или, так сказать, воспоминание о будущем. В ближайшем будущем (будем надеяться, что именно в ближайшем) нам предстоит увидеть огромную волну возвращений. Хотелось бы, чтоб все они были полновесными и счастливыми, а не одиссеевыми…
Впрочем, античность, наверное, тем и хороша, что длиннющая хронологическая дистанция уже позволяет её дорисовывать креативно. Что оба театра с азартом и сделали.
Каждый — для своей аудитории, но не герметично. Например, «Прометей» от НОТЕКа с официальной адресацией 6+ и взрослым будет не скучен, а краснофакельская «Одиссея» с атрибуцией 16+ будет посильна даже тем, кто вместо чтения адаптированного Гомера с гаражей в сугроб прыгал.
Впрочем, хотя бы хрестоматию Куна сноуджамперам почитать стоило: трудный для октябрят шок-контент он педагогично обходил, но базовые фабулы излагал весьма обстоятельно. Очень помогает в путешествии по древней Греции.
Каменные страсти олимпийской семьи
Первым в мир античности вошел Новосибирский областной кукольный театр — с октября там идёт «Прометей». Отлично, кстати, идёт — в зале полно не только родителей-сопроводителей, но и вполне бездетных взрослых, которые пришли ради себя любимых. Даже не для пресловутого «своего внутреннего ребёнка», а чтобы взрослым взором весьма эстетское зрелище увидеть.
Эстетское — потому что весь предметный мир спектакля создавал Тимур Гуляев. В Новосибирске это человек-бренд: ему своей визуальной составляющей обязаны многие спектакли НОВАТа. А это, что ни говори, наш главный театр. Градообразующее предприятие, выражаясь бизнес-слэнгом.
В НОТЕК Тимур Гуляев будто принёс имперскую монументальность «СибКолизея»: персонажи обладают очень необычной для кукол телесностью. Они — словно каменные статуи Пергамского алтаря или Парфенона. Причём, как и перфенонско-пергамские прототипы, они как бы травмированы веками — расколоты на большие фрагменты. Головы, торсы, конечности — это будто парящие в воздухе куски гранита и мрамора, складывающиеся в зыбкие образы богов.
Да, надо уточнить: статуарную телесность там имеют боги, титаны и нимфы — словом, все бессмертные существа, причастные к семейной корпорации «Олимп» и приходящиеся Зевсу роднёй. Кто детьми (разной степени внебрачности*), кто племянниками и братьями.
*Личная жизнь у главного греческого бога была настолько запутанная и насыщенная, что в детской, куновской подаче 40% её педагогично оставляют за скобками.
Люди в «Прометее» — традиционные планшетные куклы на плоской как стол Земле. На фоне как бы гранитных богов и титанов они – существа хрупкие, маленькие и заведомо жалкие. Впрочем, таковыми они и сами себя считают: спектакль ведь про прото-античность, про греческую архаику.
В мифологическом сюжете о Прометее сами греки зашифровали блиц-историю тогдашнего цивилизованного мира. Дескать, был сначала холод, мрак и сумрак, но вдруг пришёл Он, огненосец-спаситель и всё началось, всё завертелось.
Впрочем, в трактовке московского драматурга Натальи Макуни сюжетные драйверы расставлены жёстче: Прометей не просто дарит человечеству огонь, он ещё его и спасает от Зевса.
Зевс, как мы помним из мифов, был дядька довольно вздорный. Он и тут такой же: ему разонравились созданные им люди, потому творческий проект «Человечество» задумано перезапустить. Для чего первую версию решено обнулить с помощью потопа. Мол, наигрался. Новых хочу. А этих утопим, будет прикольно!
Самооценка у людей до прометеева пришествия была настолько заниженная, а нравы настолько стрёмные, что зевсово разочарование в продукте даже отчасти объяснимо. Отчасти! Но не до уровня «понять-простить»!
Прометей не просто дарит человечеству огонь, он ещё его и спасает от Зевса
Ответственность творца? Да ладно, вы о чём вообще?! Зевс — он же, блин, большой ребёнок. Он – как та девочка из песенки Новеллы Матвеевой «Я леплю из пластилина».
Помните? «Если кукла выйдет плохо, назову её «дурёха», если клоун выйдет плохо, назову его «дурак».
Вот и у Зевса все человеки — дураки дурацкие. А раз так — пусть сдохнут, новых наделаем. Так и утопли бы греки, не дожив ни до крито-микенской культуры, ни до Периклова века. Не вступись за них двоюродный брат Зевса — Прометей.
Они оба — представители поколения титанов в древнегреческой мифологии. Прометей — сын титана Иапета, а Зевс — сын Кроноса. Но кузены, мягко говоря, очень непохожи друг на друга. Прометей намного младше — в спектакле он вообще безбородый парень, почти мальчишка – но и намного адекватнее Зевса Кроносовича.
Там и родной брат Прометея имеется — его близнец Эпиметей. Про него дети, осваивающие греческую мифологию вообще не знают, так что для публики из категории «6+» явно нужны блиц-вводные.
К слову, имена у двойняшек очень любопытные: «Прометей» означает «предвидящий», а «Эпиметей» — «думающий после». И да, эта крепость задним умом в сюжете спектакля весьма значима. Зевс, огорчённый тем, что кузен помешал ему перезапустить бизнес-кейс «Людишки», очень обиделся и замутил многоходовку — заказал умельцу Гефесту глиняную девушку Пандору, оживил её, женил на Эпиметее и подарил новобрачной монументальный каменный ларец с неоглашенным содержимым. Ну, дальше вы знаете. Саму Пандору даже и винить как-то неловко: чисто технически она вообще первый в мире манекен (не киборг даже!) и по ТЗ умишком не оборудована, только бытовой хитростью от Гермеса. А так-то дура керамическая…
Хэппи-энд в итоге случился. Но он, скажем так, довольно философский — с ребёнком младше 14 лет его, пожалуй, придётся проговаривать. Ну, а взрослые получат зрительское удовольствие от нюансов, которые именно им, взрослым, понятны.
Примечательно, что ни Наталья Макуни, ни постановщик «Прометея», главный режиссёр Рубцовского театра кукол Алексей Бурдыко, ни режиссёр по пластике Александр Фролов из Екатеринбурга ничего инородного в фабулу не добавляли, никакой отсебятины — все эмоции и все сюжетные повороты «Прометея» имеются в мифологии. Просто они там стояли на длинной полке вариаций.
Греческая мифология вообще отличается большой вариативностью: греки её многократно редактировали сообразно актуалитетам конкретного века. Например, Марсий, люто наказанный Аполлоном, в ранних версиях мифа был обычным мальчиком, пастушком, а в эллинистическую эпоху его переделали в сатира или фавна. Эпоха-то была уже более церемонная, козлоногого парня было не так жалко. Он ведь как бы и не совсем человек. Значит, жестокость к нему уже не так вредит имиджу бога искусств. А сдирать кожу с человеческого мальчишки — это фу-у-у, дикость, немодно уже. Или, к примеру, Антифант и Фимбрей — горемычные сынишки горемычного Лаокоона. Изначально они были шестилетними близнецами. Но коллективу пергамских скульпторов скучно было ваять двух одинаковых детей — разновозрастные мальчики композиционно выразительнее. В общем, к собственной мифологии древние греки относились весьма творчески, чем дали и потомкам достаточно креативного простора. За что всем спасибо — и грекам, и потомкам.
У Серёжи папа — лётчик, у Андрюши — космонавт, а у Телемаха — Одиссей
В «Красном факеле» Марк Букин поставил «Одиссею». Да, ту самую, от Гомера, с гомеровским гекзаметром, но поэтически обновленную Натальей Макуни. Да, два её детища – ещё и ближайшие пространственные соседи. Античность, говорите? Дайте две! А фабульное переосмысление — от Марка Букина и Ксении Гашевой. В итоге «Одиссея» получилась и как бы «та самая», и ослепительно новая. Даже сам слепой певец Гомер имеется — правда, не старцем-слепцом, а в виде Вадима Гусельникова — молодого и с очень драйвовым вокалом.
На сцене почти не стали воспроизводить приключенческую составляющую гомеровой поэмы.
Во-первых, в театре это гораздо труднее чем в кино, во-вторых, по обмолвкам здешнего Одиссея (Константин Телегин) сия приключенческая эпопея наяву была не такой живописной. А порой и вовсе не лестной для героя. Который, получается, как бы и не совсем герой.
Основной сюжет — несколько первых дней после возвращения Одиссея на Итаку. Где он царь. Одиссей, царь Итаки. Ну, это мы с детства помним…
Правда, невосторженный, уже взрослый ум знает, что Итака — это, вообще-то, мелкая островная деревушка рыбаков и пастухов. И царь Одиссей — это в реальных социальных масштабах сельский староста. Но царь, конечно, красивше — как кеды супротив валенок.
Вернувшегося на родную Итаку Одиссея явно бесят гекзаметровые гимны о его дорожных приключениях. Потому что в песнях-то они, приключения компактны. А наяву заняли десять лет.
Десять лет — сама Троянская война, ещё десять — возвращение. Мимо всех этих сцилл, харибд, лотофагов. Итого — двадцать лет. Одиссееву сыну Телемаху ровно столько. То есть, об отце Телемах Одиссеевич (Артём Малиновский) имеет сугубо умозрительное представление. Почти как многие современные дети, у которых папа то ли лётчик, то ли космонавт, то ли за сигаретами вышел.
В общем, Телемаху непонятно, как этим обретённым сыновним счастьем распорядиться (когда он наконец выясняет, кто таков этот дядька с нелепым именем Никто).
Жена Пенелопа (Дарья Емельянова) — тоже в смешанных чувствах. Большая часть ее жизни посвящена двум смежным занятиям — блюсти верность мужу (который непонятно где и вообще, как тот кот Шрёдингера) и давать отлуп женихам. Которые сватаются всё активнее, а активность эту подогревают саркастическим вопросом «Ну и где наш муж? За двадцать-то лет пора бы и показаться».
Ответить Пенелопе нечего, что тоже умиротворения не добавляет. Так что, пока Одиссей бился с морскими чудовищами и циклопами, его родным выпала не менее тяжкая задача — ожидание в неизвестности.
К слову, о циклопах. Этим подвигом Одиссей особенно не гордится. Стыдный такой подвиг-то. Потому что наяву (не в гекзаметровых песнях) циклоп Полифем (Александр Жуликов), сын Посейдона был небольшим парнишкой с ДЦП, в ортезах и с единственным глазом. Вообще ни разу не великаном. Ни в одном глазу! Ой, про глаз как-то неудобно вышло… Я нечаянно…
Пас Полифем овец, не особо любимый своим божественным папой и прочими родственниками, жил унылой жизнью позабытого ребёнка-инвалида. И потому простодушно обрадовался, когда на его остров приплыли незнакомые взрослые дяденьки из Большого Мира. Вдруг с собой возьмут…
Если б Полифем знал, чем чревато радушие к незнакомым дяденькам с неясными намерениями! Но он не знал — некому его было осторожности научить. Папа Посейдон у него ведь тоже был на удалёнке, как и у Телемаха. В этой «Одиссее» вообще хватает невезучих детей, но Полифему не повезло особо кошмарно. Правда, и Одиссей в итоге во фрустрации: искалечить наивного мальчишку-дэцэпэшника — такой себе подвиг даже по меркам брутальных античных нравов.
Вот тут-то античность и начинает спотыкаться о свою брутальность. Телемах обнаруживает, что перебить маминых женихов (весьма токсичных мужиков, если честно) — дело без триумфального послевкусия. Пеннелопа обнаруживает, что вернувшийся муж — совсем не тот, кого она провожала на Троянскую войну и ждала.
Одиссей делает еще больше неприятных открытий. Во-первых, единственный внятно позитивный итог Троянской войны — красивую дуру Елену вернули Менелаю. Остальное — сплошные издержки: разрушен неплохой город, убито множество мужчин, женщин и детей*. *Ну ладно, маленький сын Гектора сброшенный с крепостной стены Трои после штурма — с позиций античной этики он дитя врага. Но ребятишки Лаокоона даже ничем не успели провиниться. И вот это вот всё — ради возврата к заводским настройкам? Чтоб блондинку вернуть? Задумавшись над этими аспектами войны, Одиссей отчаянно завис. Без всякой надежды на Сtrl-Alt-Del. Он, блин, на эту войну даже не хотел!
Во-вторых, оказалось что с Троянской войны вернуться невозможно. Суть даже не в том, что двадцать лет — слишком громоздкий тайминг. Просто твоё физическое, транспортное возвращение — это ещё полдела. Вопрос в том, каким ты вернёшься. И кто тебя дождётся, и какими словами встретит. Потому Марк Букин и сказал, что несмотря на формальный хэппи-энд, «Одиссея» — одна из великих трагедий.
Ну, а в совсем уж актуальном контексте — это история о ПТСР. Или, так сказать, воспоминание о будущем. В ближайшем будущем (будем надеяться, что именно в ближайшем) нам предстоит увидеть огромную волну возвращений. Хотелось бы, чтоб все они были полновесными и счастливыми, а не одиссеевыми…
