Летний театральный фестиваль в Новосибирске открыл конкурсную программу «Бесами» режиссёра и худрука «Красного факела» Андрея Прикотенко. До этого зрители смотрели постановки, привезённые из других городов.

Спектакль складывается в дилогию с вышедшими в начале прошлого сезона «Мёртвыми душами» Прикотенко. Оба исследует бескрайние просторы русской действительности. Словно вокруг стержня, повествование построено вокруг обычного человека, которого окружающие начинают наделять исключительными качествами. В «Бесах» это Николай Ставрогин, которого играет Александр Поляков.

«Бесов» можно было бы назвать «костюмной драмой» — художник Ольга Шаишмелашвили сделала наряды героев в духе середины XIX века. Но действие происходит в абсолютно стерильном белом коробе, в котором есть только входы и выходы, а из декораций — лишь потрёпанные стулья. Сверху персонажей засыпает пеплом: «пожар в умах, а не на крышах домов».

Текст Достоевского перенесён на сцену очень аккуратно. Звучат даже важные для понимания романа эпиграфы, отданные Степану Трофимовичу Верховенскому. Актёры воссоздают атмосферу самой книги, надрыв, почти все их диалоги — на повышенных тонах. «Бесы» — это удовольствие наблюдать именно за актёрами, за персонажами Достоевского, которых раздирают страсти.

Все герои движутся к фигуре Ставрогина. Александр Поляков играет человека, который, с одной стороны, извлекает выгоду из своего положения, с другой — стоит над схваткой. Его гораздо больше занимает собственный надлом, созерцание карамазовских «двух бездн». Я смотрела спектакль во второй раз, и заметила, как изменилось восприятие: на премьере мне показалось, что Ставрогин кается у отца Тихона искренне, и поэтому плачет, хотя в романе это не совсем так. На фестивальном показе я поняла: эти слёзы — от невозможности раскаяться.

Политическое высказывание, важное для Достоевского, в интерпретации Прикотенко дано скорее как исторический факт: в те времена были вот такие люди, у них были вот такие взгляды и методы. Гораздо больше режиссёра интересует исследование человека: что будет, если окружающие начнут делать из кого-то кумира? А если этот человек — барчонок, растративший праздно свою силу, которому, как другому «мятущемуся нигилисту» Достоевского, «всё позволено»? Сможет ли он совладать сам с собой?