Каким образом актеры, на которых безграничная воля режиссера наложила обет молчания, оказываются настолько выразительными? Как разгадать формулу, превращающую их «Три сестры»: это смятение чувств, описанное Чеховым, – в искрометный и душераздирающий концерт, пугающий, как ночная буря в лесу, и изящный, как полет журавля над зимним пейзажем?

Выходя из женевского театра du Loup, мы уносим с собой сумерки Ирины, Ольги и Маши, мы пытаемся разгадать загадку этого прекрасного спектакля (который, благодаря женевскому Театру Комедии, можно еще увидеть до 28-го января) – четыре часа (с тремя антрактами и субтитрами), которые не могут оставить равнодушным ни одного зрителя, и думаем, что этот 34-летний Тимофей Кулябин – одержимый, поцелованный богом.

Засунуть кляп в рот таким исключительным актерам – для этого нужно быть одержимым, или фанатом беспрекословного подчинения, или влюбленным. Все это действительно относится к Тимофею Кулябину, который возглавляет «Красный факел» – театр в Новосибирске. Он задал такие условия игры: вместо ожидаемого щебетания на сцене будет царить жест – язык глухонемых, как бы давая понять, что в мире Чехова в основе всего лежит непонимание.

Прием хорош тем, что он позволяет высказать невысказываемое. На сцене, где мебель обозначает хаотичную топографию, нянька встречается в суматохе с доктором-неврастеником, Ольга, строгая как директор школы, которой она станет, желающая страсти Маша, избегающая длинных, вездесущих рук ее простоватого мужа, и справляющая день рожденья Ирина: сегодня ей 24 года, будущее открыто для нее, но не здесь, а, конечно же, в Москве.

Как и нянька, поначалу мы ошарашенно разглядываем обитателей дома. Ирина (Линда Ахметзянова) прихорашивается перед зеркалом. Маша (Дарья Емельянова) теребит прядь волос. Они обе намного романтичней своей сестры Ольги (Ирина Кривонос). Достаточно взглянуть на то, как они пожирают глазами телевизор, в котором бесстыдно извивается вокруг цепи Майли Сайрус – женщина-вамп для вояк, изголодавшихся по победам. Военные, кстати, как раз и собрались в этом доме – офицеры батареи, среди которых Вершинин, который покорит Машу, и барон Тузенбах, совсем не баловень судьбы, он полон благих намерений и готов на все ради поцелуя Ирины.

«Три сестры» – это Мост Вздохов на русский манер: мы надеемся переплыть на другой берег, где другая жизнь, а оказываемся в канале. Перед спектаклем невозможно устоять – в этом большая заслуга актеров, которые необыкновенно естественны и делают живым каждый момент пьесы, позволяя нам понять суть всех ее обстоятельств. Эти знакомые персонажи – герои Чехова всегда подобны нам – обладают в спектакле тем, что русские психоаналитики и формалисты называли «остранением»: они приговорены к бормотанию и урчанию, слово никак не может слететь у них с языка, и из-за этого герои приобретают поразительную «странность».

Они очень похожи на нас, но как будто вышли из тревожной фантасмагории, из измерения, в котором все преувеличено: тиканье часов, сотрясающие сцену удары пьяного доктора в потемках, пронзительный взгляд Тузенбаха, умоляющего Ирину,

неистовая ярость Маши, обращенная на Наташу, ненавидимую (потому что преуспевшую) супругу ее брата Андрея.

Тимофей Кулябин виртуозно перемещает чеховский реализм в измерение сна или кошмара. Именно так предстает третья часть его спектакля – ночь, пожираемая пожаром, в которой каждая реплика является криком о помощи, неистовство жизни, направленное против всех демонов.

Но батальон покидает город, а Тузенбаха, нелюбимого жениха, убивают на дуэли. Ирина опустошена, она еле стоит, поддерживаемая Ольгой и Машей. На это горе обрушивается нескончаемый военный марш. Стоя в свете прожектора, сестры скандируют изо всех сил как пьяные пехотинцы: «нужно жить, нужно жить». Они неистово топчут свои иллюзии, смотря в будущее с вынужденным отчаянием. Кажется, что в ушах звучит их шепот. Обещание вечной грусти, молитва о любви? Если бы знать.

Александр Демидофф, «Антон Чехов на жестовом языке: русское безумие» // Le Temps, 21 января 2019

(Перевод с французского – Рустам Ахмедшин)