От собаки к человеку и обратно. Премьера «Собачьего сердца» в «Красном факеле»
Под занавес минувшего, 2023 года, театр «Красный факел» преподнёс своим зрителям уникальный новогодний подарок. 26, 27 и 28 декабря на Малой сцене театра прошли премьерные показы спектакля «Собачье сердце» по одноимённой повести Михаила Булгакова.
Этот спектакль стал второй премьерой «Красного факела» в 104-м театральном сезоне и первой в репертуарном году на Малой сцене.
Михаил Булгаков – писатель с весьма непростой судьбой, что, в общем-то, хорошо известно. В том числе и сценической – спектакли по его пьесам неоднократно запрещали к постановке. Долгие советские годы Булгаков оставался как бы полузапретным автором, чьи книги читали преимущественно в самиздате, а широкой читательской и зрительской аудитории он стал доступен уже в 80-е, в эпоху перестройки и гласности, когда, в частности, на экраны вышла ставшая уже легендарной экранизация «Собачьего сердца», снятая режиссёром Владимиром Бортко, который позже, в 2005 году, снимет сериал по «Мастеру и Маргарите».
Постановку «Собачьего сердца» в «Красном факеле» осуществил приглашённый петербургский режиссёр Роман Габриа. Конечно, от сравнений с культовым фильмом Бортко уйти довольно тяжело, и сами артисты, занятые в спектакле, говорили о том, что их главная задача состояла в том, чтобы уйти от каких-то отсылок и сопоставлений, подарив зрителям своё прочтение и свою интерпретацию бессмертной булгаковской классики. На мой взгляд, это вполне удалось. Во всяком случае, я во время просмотра спектакля о фильме не вспоминал вовсе. Да и вообще эта проблема мне представляется в известном смысле надуманной. Театральный спектакль и художественный фильм – совершенно разные жанры, и сравнивать одно с другим, как кажется, не совсем уместно. В итоге спектакль Романа Габриа получился совсем иным – как по атмосфере, так и воплощённым на сцене персонажам. Ну разве что Швондер в исполнении Дениса Казанцева и Романа Карцева вышел если не идентичным, то весьма близким по тональности.
К слову, мало кто знает, что чуть раньше советской экранизации, в 1976 году, вышел итальянский фильм Cuore di cane, снятый известным итальянским режиссёром Альберто Латтуадой и ставший вообще первой экранизацией «Собачьего сердца». Как отмечают некоторые критики, этот фильм в отдельных моментах ближе к литературному оригиналу, нежели версия Бортко, и, кстати говоря, у него гораздо больше общего с краснофакельской постановкой – например, по части образа профессора Преображенского, который у Латтуады и Габриа получился менее положительным, или, во всяком случае, не таким безупречным персонажем, как у Владимира Бортко.
«Собачье сердце» было написано в 1925 году, в первые годы советской власти, и многие тогдашние социально-политические и бытовые реалии нашли в повести своё вполне достоверное, а в чём-то даже несколько гротескное отражение. Например, пресловутый квартирный вопрос, когда новый управдом Швондер приходит к профессору Преображенскому и предлагает ему, занимающему «совершенно чрезмерную» жилплощадь, несколько потесниться. Но суть, или соль самого произведения и постановки Романа Габриа, конечно же, совсем не в этом. Булгаков, врач по образованию, затронул в повести весьма актуальный в те годы вопрос возможности омоложения человека путём пересадки ему тканей или целых органов животных. В медицинской практике 20-х годов подобные опыты были весьма распространены, правда, насколько известно, сколько-нибудь существенных результатов на этой ниве никому достигнуть не удалось.
У Булгакова такую попытку предпринимает Филипп Филиппович Преображенский, который вместе со своим ассистентом, Иваном Арнодьдовичем Борменталем, задумал смелый, более того, никем доселе не проводившийся эксперимент – пересадить собаке человеческий гипофиз. Подопытной собакой стал бездомный и беспородный пёс Шарик, а донором – асоциальный элемент, вор и алкоголик Клим Чугункин, погибший в пивной в пьяной драке.
У великого американского писателя Марка Твена есть известная фраза о том, что если скрестить человека и кошку, это улучшит человека, но ухудшит кошку. Твен вообще известен своим довольно скептическим отношением к представителям вида homo sapiens, которых на фоне животных ценил не слишком высоко. А что же у Булгакова? Результаты операции, произведённой профессором, превзошли все ожидания – собака приобрела антропоморфный облик, вот только некогда милый пёс превратился в весьма малосимпатичное существо, произносящее нечленораздельные ругательства и, так же как его человеческий прототип, склонное к употреблению горячительных напитков. В общем, эксперимент не удался, и в конце следует закономерный вывод: не пришло ещё время для подобных опытов, да и вообще ещё большой вопрос, стоит ли заниматься подобными делами и вмешиваться в «промысел божий», или лучше оставить «кесарю кесарево».
Морально-этической и медицинской стороне в спектакле уделено куда больше внимания, чем в знаменитом фильме, и, по сути, всё действие, разворачивающееся на Малой сцене, оборудованной под кабинет профессора, являет собой поиск ответа на вопрос, насколько правомерно такое грубое, варварское вмешательство человека в природу и её законы. Тема гуманизма, проблематика взаимоотношений человека с природой, животными в постановке Габриа действительно выдвинута на первый план. Так, в процессе подготовки спектакля занятые в нём артисты посещали приют для бездомных животных, а в фойе Малого зала была устроена фотоэкспозиция с портретами уличных собак из разных городов России. Получилось очень мило и трогательно. Как и монолог Шарика в спектакле в исполнении неподражаемого Владимира Лемешонка, через который мы можем почувствовать всю боль живого существа, которое немало претерпело от людской жестокости при жизни, а после смерти стало материалом для научного эксперимента.
И если кого-то в этом спектакле и жалко, то только ни в чём не повинного Шарика.
В целом, безусловно, спектакль понравился. В том числе своей достоверностью – операция над Шариком показана с максимально возможной детальностью, для чего артисты специально учились у приглашённого хирурга делать перевязки и обращаться с медицинскими инструментами. Роман Габриа, среди прочего, стремился именно к наибольшей детализации происходящего, и поэтому спектакль был поставлен на Малой сцене. Очевидно, что на Большой сцене достигнуть подобного эффекта присутствия было бы стократ сложнее, если вообще возможно. Как всегда в «Красном факеле», бесподобна актёрская игра, и хоть поначалу распределение ролей может показаться несколько странным и парадоксальным, уже вскоре приходит осознание, что все находятся на своих местах, и пазл складывается, образуя единое и гармоничное целое. Это опять же к вопросу о стереотипах – вот привыкли мы, например, воспринимать образ профессора Преображенского таким, каким его нам явил Евгений Евстигнеев, а Шарикова – Владимир Толоконников, и считаем, что это единственно возможный эталон. Для нас профессор – мудрый учёный-интеллигент, а Шариков – недалёкое и грубое человекоподобное существо. Но ведь на самом деле эти образы – лишь одна из возможных интерпретаций. В конце концов, кто знает, какими своих героев видел сам их создатель. Тот же Константин Телегин в роли профессора тоже по-своему убедителен, а уж Павел Поляков в образе Борменталя точно мало в чём уступает Борису Плотникову. Если, опять же, подобные параллели в принципе уместны. А Шариков… Думаю, для многих, и для меня в том числе, его воплощение Владимиром Лемешонком стало довольно большим откровением, но когда слышишь в его исполнении знакомые с детства «взять и поделить» или «желаю, чтобы все!», то, вопреки Станиславскому, хочется сказать: «Верю». А уже упомянутый монолог – и вовсе высший пилотаж. Хватает за душу только так. И не отпускает.
Любое художественное произведение – генератор интерпретаций, а театральная постановка предполагает довольно большую свободу в трактовке образов действующих лиц. Конечно, это из области фантастики, но убеждён, что, посети Булгаков постановку «Красного факела», он остался бы доволен увиденным.
«Собачье сердце» традиционно воспринимается как вещь сатирическая, и сатирический потенциал в ней и впрямь заложен изрядный. Конечно, в известном смысле это сатира на нравы тогдашней Советской России, но смысл и идеи в эту повесть заложены куда более объёмные и глубокие. Кроме того, эта повесть может быть названа научно-фантастической, но правильно всё-таки говорить о симбиозе реальности и фантастики, причём сотворённом столь искусно, столь мастерски, что ты и впрямь веришь, что в Москве 20-х годов имела место подобная операция. А как иначе? И, как верно заметил Роман Габриа, фантастический аспект повести особенно сильно выделяется реалистичностью, даже подчёркнутой физиологичностью происходящего – это касается и операции, и всех бытовых подробностей и нюансов той эпохи.
Михаил Булгаков уже давно перестал быть запретным плодом, и сегодня любому желающему доступны тома его гениальных произведений. Правда, как кажется, читают Булгакова нынче не пример меньше, нежели во времена, когда он был этаким «человеком из подполья». Впрочем, для этого и нужны такие постановки, как «Собачье сердце» Романа Габриа, вызвавшая у новосибирской публики весьма живой отклик. Спектакль, несомненно, будет жить. Как и Булгаков и его творчество.
Этот спектакль стал второй премьерой «Красного факела» в 104-м театральном сезоне и первой в репертуарном году на Малой сцене.
Михаил Булгаков – писатель с весьма непростой судьбой, что, в общем-то, хорошо известно. В том числе и сценической – спектакли по его пьесам неоднократно запрещали к постановке. Долгие советские годы Булгаков оставался как бы полузапретным автором, чьи книги читали преимущественно в самиздате, а широкой читательской и зрительской аудитории он стал доступен уже в 80-е, в эпоху перестройки и гласности, когда, в частности, на экраны вышла ставшая уже легендарной экранизация «Собачьего сердца», снятая режиссёром Владимиром Бортко, который позже, в 2005 году, снимет сериал по «Мастеру и Маргарите».
Постановку «Собачьего сердца» в «Красном факеле» осуществил приглашённый петербургский режиссёр Роман Габриа. Конечно, от сравнений с культовым фильмом Бортко уйти довольно тяжело, и сами артисты, занятые в спектакле, говорили о том, что их главная задача состояла в том, чтобы уйти от каких-то отсылок и сопоставлений, подарив зрителям своё прочтение и свою интерпретацию бессмертной булгаковской классики. На мой взгляд, это вполне удалось. Во всяком случае, я во время просмотра спектакля о фильме не вспоминал вовсе. Да и вообще эта проблема мне представляется в известном смысле надуманной. Театральный спектакль и художественный фильм – совершенно разные жанры, и сравнивать одно с другим, как кажется, не совсем уместно. В итоге спектакль Романа Габриа получился совсем иным – как по атмосфере, так и воплощённым на сцене персонажам. Ну разве что Швондер в исполнении Дениса Казанцева и Романа Карцева вышел если не идентичным, то весьма близким по тональности.
К слову, мало кто знает, что чуть раньше советской экранизации, в 1976 году, вышел итальянский фильм Cuore di cane, снятый известным итальянским режиссёром Альберто Латтуадой и ставший вообще первой экранизацией «Собачьего сердца». Как отмечают некоторые критики, этот фильм в отдельных моментах ближе к литературному оригиналу, нежели версия Бортко, и, кстати говоря, у него гораздо больше общего с краснофакельской постановкой – например, по части образа профессора Преображенского, который у Латтуады и Габриа получился менее положительным, или, во всяком случае, не таким безупречным персонажем, как у Владимира Бортко.
«Собачье сердце» было написано в 1925 году, в первые годы советской власти, и многие тогдашние социально-политические и бытовые реалии нашли в повести своё вполне достоверное, а в чём-то даже несколько гротескное отражение. Например, пресловутый квартирный вопрос, когда новый управдом Швондер приходит к профессору Преображенскому и предлагает ему, занимающему «совершенно чрезмерную» жилплощадь, несколько потесниться. Но суть, или соль самого произведения и постановки Романа Габриа, конечно же, совсем не в этом. Булгаков, врач по образованию, затронул в повести весьма актуальный в те годы вопрос возможности омоложения человека путём пересадки ему тканей или целых органов животных. В медицинской практике 20-х годов подобные опыты были весьма распространены, правда, насколько известно, сколько-нибудь существенных результатов на этой ниве никому достигнуть не удалось.
У Булгакова такую попытку предпринимает Филипп Филиппович Преображенский, который вместе со своим ассистентом, Иваном Арнодьдовичем Борменталем, задумал смелый, более того, никем доселе не проводившийся эксперимент – пересадить собаке человеческий гипофиз. Подопытной собакой стал бездомный и беспородный пёс Шарик, а донором – асоциальный элемент, вор и алкоголик Клим Чугункин, погибший в пивной в пьяной драке.
У великого американского писателя Марка Твена есть известная фраза о том, что если скрестить человека и кошку, это улучшит человека, но ухудшит кошку. Твен вообще известен своим довольно скептическим отношением к представителям вида homo sapiens, которых на фоне животных ценил не слишком высоко. А что же у Булгакова? Результаты операции, произведённой профессором, превзошли все ожидания – собака приобрела антропоморфный облик, вот только некогда милый пёс превратился в весьма малосимпатичное существо, произносящее нечленораздельные ругательства и, так же как его человеческий прототип, склонное к употреблению горячительных напитков. В общем, эксперимент не удался, и в конце следует закономерный вывод: не пришло ещё время для подобных опытов, да и вообще ещё большой вопрос, стоит ли заниматься подобными делами и вмешиваться в «промысел божий», или лучше оставить «кесарю кесарево».
Морально-этической и медицинской стороне в спектакле уделено куда больше внимания, чем в знаменитом фильме, и, по сути, всё действие, разворачивающееся на Малой сцене, оборудованной под кабинет профессора, являет собой поиск ответа на вопрос, насколько правомерно такое грубое, варварское вмешательство человека в природу и её законы. Тема гуманизма, проблематика взаимоотношений человека с природой, животными в постановке Габриа действительно выдвинута на первый план. Так, в процессе подготовки спектакля занятые в нём артисты посещали приют для бездомных животных, а в фойе Малого зала была устроена фотоэкспозиция с портретами уличных собак из разных городов России. Получилось очень мило и трогательно. Как и монолог Шарика в спектакле в исполнении неподражаемого Владимира Лемешонка, через который мы можем почувствовать всю боль живого существа, которое немало претерпело от людской жестокости при жизни, а после смерти стало материалом для научного эксперимента.
И если кого-то в этом спектакле и жалко, то только ни в чём не повинного Шарика.
В целом, безусловно, спектакль понравился. В том числе своей достоверностью – операция над Шариком показана с максимально возможной детальностью, для чего артисты специально учились у приглашённого хирурга делать перевязки и обращаться с медицинскими инструментами. Роман Габриа, среди прочего, стремился именно к наибольшей детализации происходящего, и поэтому спектакль был поставлен на Малой сцене. Очевидно, что на Большой сцене достигнуть подобного эффекта присутствия было бы стократ сложнее, если вообще возможно. Как всегда в «Красном факеле», бесподобна актёрская игра, и хоть поначалу распределение ролей может показаться несколько странным и парадоксальным, уже вскоре приходит осознание, что все находятся на своих местах, и пазл складывается, образуя единое и гармоничное целое. Это опять же к вопросу о стереотипах – вот привыкли мы, например, воспринимать образ профессора Преображенского таким, каким его нам явил Евгений Евстигнеев, а Шарикова – Владимир Толоконников, и считаем, что это единственно возможный эталон. Для нас профессор – мудрый учёный-интеллигент, а Шариков – недалёкое и грубое человекоподобное существо. Но ведь на самом деле эти образы – лишь одна из возможных интерпретаций. В конце концов, кто знает, какими своих героев видел сам их создатель. Тот же Константин Телегин в роли профессора тоже по-своему убедителен, а уж Павел Поляков в образе Борменталя точно мало в чём уступает Борису Плотникову. Если, опять же, подобные параллели в принципе уместны. А Шариков… Думаю, для многих, и для меня в том числе, его воплощение Владимиром Лемешонком стало довольно большим откровением, но когда слышишь в его исполнении знакомые с детства «взять и поделить» или «желаю, чтобы все!», то, вопреки Станиславскому, хочется сказать: «Верю». А уже упомянутый монолог – и вовсе высший пилотаж. Хватает за душу только так. И не отпускает.
Любое художественное произведение – генератор интерпретаций, а театральная постановка предполагает довольно большую свободу в трактовке образов действующих лиц. Конечно, это из области фантастики, но убеждён, что, посети Булгаков постановку «Красного факела», он остался бы доволен увиденным.
«Собачье сердце» традиционно воспринимается как вещь сатирическая, и сатирический потенциал в ней и впрямь заложен изрядный. Конечно, в известном смысле это сатира на нравы тогдашней Советской России, но смысл и идеи в эту повесть заложены куда более объёмные и глубокие. Кроме того, эта повесть может быть названа научно-фантастической, но правильно всё-таки говорить о симбиозе реальности и фантастики, причём сотворённом столь искусно, столь мастерски, что ты и впрямь веришь, что в Москве 20-х годов имела место подобная операция. А как иначе? И, как верно заметил Роман Габриа, фантастический аспект повести особенно сильно выделяется реалистичностью, даже подчёркнутой физиологичностью происходящего – это касается и операции, и всех бытовых подробностей и нюансов той эпохи.
Михаил Булгаков уже давно перестал быть запретным плодом, и сегодня любому желающему доступны тома его гениальных произведений. Правда, как кажется, читают Булгакова нынче не пример меньше, нежели во времена, когда он был этаким «человеком из подполья». Впрочем, для этого и нужны такие постановки, как «Собачье сердце» Романа Габриа, вызвавшая у новосибирской публики весьма живой отклик. Спектакль, несомненно, будет жить. Как и Булгаков и его творчество.
