Этой зимой на новосибирских сценах в ходу сюжеты столетней выдержки: в «Глобусе» поставили «Самоубийцу» Эрдмана, в театре кукол — спектакль (читакль) по прозе Зощенко. «Красный факел» подхватил волну комедийным хитом европейских 1920-х — «Пигмалионом» Бернарда Шоу. Пьеса эта хоть и была опубликована в 1913-м, но «настаивалась» на протяжении всех «ревущих двадцатых»: финальные добавки Шоу внес в текст в 1938-м, когда речь зашла об экранизации. Эта апдейт-версия с тех пор и стала каноничной.

Впрочем, понятие «канон» именно по отношению к «Пигмалиону» — абсолютная условность. В авторской версии пьеса эта будет как насекомое в янтаре: очень созерцательно, чертовски любопытно, но к полету непригодно.

«Пигмалион» «вмурован» в британскую лингвистику, этнографию и социологию, как палео-инсект в древнюю смолу. Потому любому, кто берется за сценическое воплощение, приходится этот янтарь разбивать и расковыривать. А то не зажужжит. И не полетит.

«Пигмалион» — самая популярная из всех пьес Шоу. Глобально популярная. И при этом самая… локальная и местечковая.

Да, такой вот парадокс. Потому что комический эффект там опирается на жесткую сословность английского языка. Британский английский имеет вертикальную вариативность. Обозначает социальную принадлежность говорящего. Россиянину и любому жителю экс-СССР это понять нелегко: у современного русского языка вариативность в основном горизонтальная — состоящая в словарных и несущественных фонетических различиях с территориальной маркировкой. То есть в Новосибирске — «подъезд» и «магазин женской одежды», а в Петербурге – «парадная» и «женский конфекцион». У нас — «мультифора» и «куртка на молнии», а в Ереване — «файл» и «куртка со змейкой». А фонетические вариации и вовсе не существенны. Поверьте, разница между донецким и кемеровским вариантами «г» — сущий пустяк на фоне англо-ирландо-шотландских контрастов. Фильмы про валлийцев в Лондоне иногда с субтитрами идут, потому что звучат уж очень самобытно.

Вертикальная разница в произношении — вообще роковая британская проблема. В оригинале у Шоу fun-эффект строится именно на фонетических различиях между «верхами» и «низами». Даже не на лексике и орфоэпии. Не на «кепчуке», «польтах» и «калидоре». А на манере произносить одни и те же, по сути, слова.

Поэтому языковой колорит Элизы Дулиттл (Татьяна Лукасевич) режиссер Кирилл Вытоптов и консультант по лингвистике Ирина Высоцкая фактически создавали с нуля, при деятельном участии актрисы. В краснофакельской версии Элиза — «понаехавшая» из Мурманска. В условную квазистолицу, которая одновременно и Лондон, и Новосибирск — именно такой гео-компромисс. Переделать Лондон в Москву — это слишком очевидно и в лоб. А вот этакий Готэм-котопес из двух столь разных городов — это забористо, да.

Впрочем, кое что общее у мегаполисов есть: жители Сиб-Чикаго тоже оборудованы снобизмом. Новосибирский снобизм — продукт достаточно видимый глазами томичей, кемеровчан и баранаульцев. А нам самим-то примелькалось уже, мы привычные…

Потому профессор Хиггинс (Константин Телегин) тут не только Генри, но заодно и Геннадий Григорьевич, а полковник Пиккеринг (заслуженный артист РФ Владимир Лемешонок) — не усталый покоритель колониальной Индии, а благодушный дауншифтер с современного Гоа. Из тех, что сдают свою «трешку» в Академгородке или Стоквартирном доме и уезжают «чилить» в край слонов и лотосов.

Классическая фабула «Пигмалиона» у Кирилла Вытоптова разворачивается в предновогоднем Лондосибирске, на стылых улицах которого юная Элиза продает «радостную ерунду». Нет, вовсе не цветы (какие, к чертям, цветы в режиме ручных продаж нашей-то зимой?!), а блестяще-звучащие безделушки китайской выделки: воздушные шары со светодиодами, кислотно светящиеся розы, дуделки-мерцалки и прочий жизнерадостный трэш из полистирола и оптоволокна. Прототипов Элизы (один в один, с таким же ассортиментом) можно увидеть буквально по дороге в театр — на январской улице Ленина. Выглядят эти девушки и юноши намного бодрее, чем андерсеновская девочка со спичками, но мысли о классовой пирамиде тоже навевают.

Карабкаться по граням этой пирамиды Элизе предстоит под ливнем причудливых пасхалок самого разного происхождения. Тут и локальные мемы, и брит-поп, и Queen, и визуальные цитаты из голливудского варианта истории. И, разумеется, вибрации сложносочиненного новосибирского «я», живущего врастопырку между Академгородком и гигантскими жилмассивами Северо-Востока. В городе со столь причудливой сущностью вообще нескучно. А если он еще немножко и Лондон…

В процессе восхождения над Элизой аки херувимы-хранители порхают коучи личностного роста — поющие, как и подобает ангелам. Но не на ангельском, а на англицком.

Итоговое зрелище получается похожим еще и на миры Льюиса Кэрролла — такой же переливчатый эквилибр абсурдов и неочевидно-задумчивый хэппи-энд.

Суммируя впечатления, можно сказать, что в виде «дембельского аккорда» театрального 2024-го «Пигмалион» весьма органичен и эффектен. И явно с перспективой на продолжительную сценическую жизнь. Он, пожалуй, в «Красном факеле» может стать неким функциональным аналогом «Щелкунчика» — для взрослых, которым сказка Гофмана & Чайковского кажется слишком тривиальным вариантом.