Последней премьерой сезона в «Красном факеле» стал тургеневский «Нахлебник», поставленный на малой сцене главным режиссером театра Александром Зыковым. Аскетичный в плане оформления спектакль оказался полон приятных мелочей, нетривиальных образов и фольклорных реминисценций. За главным героем — приживалом Кузовкиным, который был вправе стать хозяином, а прожил век шутом при господах, — постановщик увидел будущее России. И хотя утверждение господина Зыкова звучит довольно абсурдно, недавняя практика показала, что абсурд малой сцене «Красного факела» очень даже к лицу.

Главреж «Красного факела» пришел в театр не в самое простое реконструкционное время. Пришел как провинциальный, но, безусловно, талантливый постановщик. Кто-то о его спектаклях читал, кто-то слышал, кто-то видел собственными глазами и уверял, что то были действительно замечательные работы. Однако на новосибирской сцене театрального чуда не произошло. Александр Зыков занялся самоповторами, несколько раз, не выходя за рамки бытовизма, реанимировал поставленные им на других площадках хиты, с которыми и попадал в творческий просак. От этого неожиданного и необъяснимого бессилия поначалу брала легкая оторопь. На место замешательства приходила обида, затем возмущение, чуть позже — неловкость. В конце концов, ощущений от зыковского присутствия не осталось вовсе.

Одним словом, от «Нахлебника» не ожидали ровным счетом ничего. Усугубили ситуацию выход из репетиций Изяслава Борисова, приглашенного в «Нахлебника» на главную роль, и несогласие актеров с режиссерскими трактовками. Своих героев артисты отстаивали до последнего — всем хотелось избежать прямолинейности и добиться многогранности образов. На предпремьерной пресс-конференции артист НГДТ Афанасьева Сергей Новиков (Кузовкин), занявший место господина Борисова, сетовал на то, что роль получается слишком слезливая; Антонина Кузнецова настаивала на том, чтобы ее героиня (Ольга Елецкая) была тонко чувствующим человеком, да еще и в положении; Владимир Лемешонок вообще пребывал в растерянности перед своей ролью (Елецкий) — слишком неинтересен был ему маркированный Тургеневым как «человек без сердца» персонаж. Вопреки здравому смыслу из всех этих метаний, расхождений и домыслов родился достойный спектакль, который не имеет с предыдущими работами Александра Зыкова ничего общего. Настолько ничего, что угадать руку главрежа в «Нахлебнике» практически невозможно. Словно «И этот выпал из гнезда», «Школу с театральным уклоном» или «Как Иван Чонкин самолет сторожил» ставил один Зыков, а «Нахлебника» — другой. И этот другой, в отличие от своего коллеги, находится в приличной творческой форме. Его интересуют полифоническое действие и резонансное пространство, замена слова действием, гармоничное соединение сценографии, музыки, танцев и игры драматических актёров. Танцевальная основа спектакля переходит в общую атмосферу, где массовка служит не только пружиной, но и послушным, совершенным инструментом. Действие прорезывается музыкальными фразами и образами. «Нахлебник» совмещает смех и слезы, фарс и лирику, эмоции и прохладу классического текста, духовную конфронтацию персонажей и внешнюю непоколебимость. Может быть, не слишком динамично, с повисающими паузами, но и они превращаются в контрапункт.

Внешне «Нахлебник» на удивление немудрен и даже аскетичен, что свидетельствует об экономии, но никак не отражается на качестве постановки. Художник Татьяна Ногинова превратила малую сцену «Красного факела» в образцовую дворянскую усадьбу. В советском кино и театре таких было пруд пруди: классицистические колонны, огромное прямоугольное окно с молочно-белыми шторами, вытянутое напольное зеркало, овал обеденного стола, стулья с резными спинками, рукодельная скатерть и хозяйская гордость — мощная хрустальная люстра.

Обитатели усадьбы столь же традиционны. Мельтешат, как осы, холщовыми юбками дворовые девки, трусят босыми ногами парни-прислужники, наводит порядки дворецкий с повадками прапорщика. Готовит подарок к приезду хозяйки приживал Кузовкин — добрый, сентиментальный, бездейственный и смиренный.

Другое дело приезжие господа Елецкие, возвернувшиеся в родовое гнездо если не из другого мира, то из другого времени наверняка. Кружит по комнате нежная беременная Ольга в модном ретро под Шанель. Холен, вальяжен и спокоен ее супруг — стопроцентный муж и чин, за которым, как за каменной стеной, против которого пойти, что под катком побывать.

Приезд хозяев вспенивает, встряхивает размеренную жизнь старожилов, обещает скорые перемены. Нечувствительные к тонким материям девки обрезают юбки, скукоживается под цепким взглядом приезжего господина прислужно-приживальный мир. Однако обрывается все совершенно неожиданно. Вместе с «новым вином» в дом врывается грязная пена: подлец и подлиза Карпачев (Михаил Михайлов) и дворянский выродок, человеческая гнусь Тропачев (Андрей Черных), отвратительный и ядовитый во всех своих проявлениях — от розового костюма до жвачной манеры. Под молчаливое согласие нового хозяина они унижают расслабленного алкоголем и эмоциями Кузовкина. Больше некого, а этот безропотный старик все стерпит, недаром же сносил же оплеухи и издевательства старого барина. Кузовкин как по нотам разыграет роль шута горохового, но сорвется на коде от осознания происходящего и боли. Одной нечаянной фразой он разрушит спокойствие Елецких, обнаружит пятна на единственно почитаемой дворянской репутации, обретет и заново потеряет дочь, сделается персоной нон грата и застынет на пороге немым укором нравам, бездушию, себе и временам. Бодрым эхом пронесутся по залу народные запевы. Расколет тишину забористая групповая пляска. Заерзает от неловкости чувствительный зритель. А этот маленький несчастный человек останется стоять. И ничто никому не вернет былого спокойствия.