Заслуженная артистка России Виктория Левченко не отрицает, что в глубине души она — настоящая блондинка. Она не любит говорить о театре, предпочитает писать об этом в своих дневниках. Стесняется, когда её узнают на улицах и просят автограф. Называет себя «благодарным зрителем», любит стильные спектакли. Признается, что очень любит сильные эмоции на сцене. И отвечает на вопросы «Театрального проспекта».

Виктория, совсем недавно прошла премьера спектакля «Макбет», роль у вас там совершенно демоническая и, на мой взгляд, весьма запоминающаяся. Расскажите, как это создавалось, как вообще в очередной раз работалось с Шекспиром?

Да, это мой, кстати, четвертый Шекспир. Была Джульетта, «Сон в летнюю ночь», Леди Анна в «Ричарде III». В «Макбете» я отдавала себе отчёт в том, что делает режиссёр Тимофей Кулябин, была во многом с ним согласна. Мне очень понравилось с ним работать, он создаёт замечательную атмосферу на репетициях — это очень важно. Конечно же, Геката не роль-мечта, скажу честно. Я просто пыталась существовать в контексте этого спектакля, ничего не нарушить. А ещё я в таких ситуациях пытаюсь вспоминать истории из жизни актрис, которые мне очень нравятся. В этой связи я вспомнила Галину Тюнину, актрису Мастерской Петра Фоменко — очень психологическую, мощную. Когда я её увидела в блокбастерах, «Дозорах», в роли волшебницы, я подумала: что же может прельщать такую актрису играть подобную роль? А она там очень убедительна… Я подумала, что её привлёк сам проект, команда, режиссёр. Про себя могу сказать то же самое.

А какие спектакли вы могли бы назвать своими любимыми? Возможно, из тех, что уже не идут на сцене «Красного факела», совсем или временно?

Я не люблю говорить о том, чего уже нет. У меня есть сейчас единственный любимый спектакль, в котором сочетается всё, что я люблю: режиссёр, роль, то, что я там делаю, — это «Тартюф». Так случилось. Все работы, оставшиеся в прошлом, составляют тот мощный крепкий фундамент, который из меня уже никто не выбьет. Это есть, это даёт мне силы, даёт знание того, что я могу. Вообще, потери обогащают, позволяют тебе быть щедрой.

Артистка Левченко может многое… А что лично вам интересно?

Я, вообще, маньячка стиля, очень люблю стильные спектакли. Когда я вижу грязь, неопрятность, безвкусицу, уже не могу ничего воспринимать. Но я жду, мечтаю и знаю, что будут те роли, которые меня интересуют: с такой мощной, может быть, драматической, жизненной палитрой, чтобы было, что играть. Меня вообще интересуют дамы крайностей, они мне дороги. Меня привлекает разговор о человеке, который находится в состоянии саморазрушения. Как он живёт? Как выкарабкивается? И когда в той роли, которую я получаю, я что-то нахожу, меня это очень радует. Потому что от меня что-то зависит, я могу что-то сделать. Но сейчас, к сожалению, у меня нет ролей, которые бы сильно вдохновляли.

А примеры какие-то можете привести? Того, чего бы хотелось сейчас?

Я могу, но не буду. Это мои внутренние стремления… А вдруг кто-то возьмёт и начнёт что-то такое делать, а меня там не будет? У меня, конечно, есть любимые авторы, которых я бы вечно играла. Один из них — Чехов. За период реконструкции «Красного факела» я поняла, что если когда-то у меня была мечта о Нине Заречной, то теперь я из неё выросла. Сейчас, скорее всего, я Раневская, Аркадина — мне это нравится. Но не факт, что это понравится кому-то другому.

Виктория, а бывает такое, что вы говорите: «Я не буду это играть»?

Я бы иной раз с удовольствием сказала, но не имею права. Я же нахожусь в труппе государственного театра. Допустим, нам говорят, что будет в сезоне. И у меня портится настроение, потому что нет Чехова, нет… я не буду сейчас называть авторов, у которых есть очень сильные женские характеры. Но я примерно понимаю, что я смогла бы сыграть. Когда я попадаю в ситуацию неудовлетворенности, я представляю: ладно, допустим, я попала в такую мощную бурю, меня шатает из стороны в сторону, я бьюсь, но понимаю, что в такой ситуации главное не потерять головы, надо взять себя в руки. И я себе говорю: спокойно, я дойду, я выйду, мне не нужна никакая помощь, я сама.

Мысли о судьбах театра тоже присутствуют?

В том числе! (Улыбается) Я понимаю директора: театр должен приносить деньги — время такое. Но хочется, чтобы при этом хотя бы цитировали великое. Может быть, спектакль «Макбет» — как раз тому пример. Он именно процитировал Шекспира. Это очень важно, мне кажется, в театре: куда-то расти, а не только бегать в комедиях и понимать, что вот здесь я должен выбежать в эту дверь и успеть сказать реплику, раздеться-переодеться или выйти в белье. Мышца в голове должна постоянно работать, потому что без этого она опадает — как на животе, на бедре. Это же некрасиво. А потом артисты смотрятся в зеркала и удивляются: почему же они так быстро страшнеют? А потому что, когда артист не мыслит, не думает, он именно страшнеет.

Виктория, а было такое, что вы всё-таки слышали заманчивое для вас название будущей постановки, предполагали в ней поучаствовать, а в распределении в итоге себя не увидели?

Вот такого, чтобы это была моя мечта и она от меня ушла — такого за последнее время не было. Потому что если бы взяли материал с той ролью, о которой я грежу по ночам (шучу) и если бы я чувствовала в себе силы, то предложила бы себя в качестве исполнительницы, сказала бы, что понимаю героиню и могу сыграть. Вообще, мне везло на режиссёров. У меня есть любимая фраза, которую, я где-то прочла: «Хорошо, когда ты с режиссёром немного на цыпочках». Чтобы иметь возможность всё время к нему тянуться. Понимать, что он говорит что-то замечательное, а я должна это сделать. Он должен быть гораздо интереснее, чем я сама, должен давать гораздо больше. И тогда возникает мощная фантазия, ты начинаешь мыслить, что-то придумывать.

Но чаще, наверное, бывают и другие ситуации…

Знаете, у меня есть несколько текстов ролей, не буду говорить, каких. Так вот, когда их видят, то смеются, потому что они изрисованные такие, как тряпочки. Переворачиваю один лист, у меня написано: «Сейчас бы сесть в поезд, купить билет на верхнюю полку и поехать к морю…». А на другом: «Я хочу жить по велению сердца… По-настоящему большой художник, если ему некуда идти, тем более уйдет», — и много восклицательных знаков. И дальше: «А если соблюдать все эти условности — это смертный приговор для меня как для артистки… P.S. Но я не ухожу, по-видимому, я ещё не очень большой художник».

Как-то грустно получается. Наверняка же есть и положительные моменты?

Я очень люблю театр. Конкретный — театр «Красный факел». Верю в чудеса, которые всё время происходят в моей жизни. Театр дарит надежду. А вообще, мне очень хочется каких-то открытий в театре… Для себя, конечно же!

Артист на сцене, разумеется, под пристальным вниманием зрителей. Как у вас обстоит дело с поклонниками? Подарки, цветы?

Бриллианты, конечно, не дарят, мы же не звёзды из старых мелодрам. Но бывают какие-то ситуации… Я вот еду в общественном транспорте, и вдруг мне передают чистый блокнот, говорят: распишитесь! И я теряюсь, потому что я без косметики, в капюшончике (люблю так, когда по-быстрому куда-то надо — чтобы не было ассоциаций с артисткой). Но всё равно узнают. А на моём лице, в тот раз, видимо, было такое… Я говорю: а вы меня ни с кем не спутали? — Нет, что вы! А ещё у меня было три потрясающих партнера, которые были действительно звёздами: Слава Росс, Виталий Коваленко и Серёжа Пиоро. Когда я выходила из театра, подбегали зрительницы (иногда это были взрослые дамы, иногда молодые девушки) и говорили: «Вот вы как? Вы как?» И потом они спрашивали: «А как Виталик? Как Серёжа?» — и я понимала, что это я за их счёт получаю комплименты.

Виктория, а на ваш взгляд, отношения «артист — зритель» какие? Можно ли говорить о некой «сверхзадаче» человека, который выходит на сцену перед множеством людей?

В спектакле мне важны ощущения — никаких выводов. Я уверена, зрители внушаемы, они часто приходят в театр и не могут сформулировать, чего хотят. Их можно гипнотизировать. Это счастье — быть на сцене и иметь возможность что-то говорить публике. Иметь смелость «Быть» во всех своих удивительных проявлениях. Вразрез со всеми схемами и штампами.