Однажды, весной прошлого года, на фестивале «Ново-Сибирский транзит» во время кулуарных дискуссий у московского критика Александры Лавровой, знающей их еще с молодости, вырвалось: «Знаете, мальчики…» – «Какие мы мальчики, – иронически усмехнулся Юрий Иванович. – Нам уже полтинник скоро».

В последнее время братья Дроздовы ненавязчиво и к слову подчеркивают свой возраст, будто бы намекая на статус уже зрелых артистов. Но не устраивают никаких юбилейных торжеств и отказываются от интервью. Впрочем, они всегда отказывались от интервью. Ну сколько можно отвечать на вопросы, часто ли их путают и отдыхают ли они когда-либо друг от друга! Их частная жизнь – закрытая тема, а что на самом деле думаешь о профессии, в интервью не расскажешь.

…Спектакль «Пиковая дама» начинается еще до первого звонка. Братья Дроздовы молча стоят на пустой сцене и беспристрастно наблюдают, как зрители заходят в зал. Два совершенно одинаковых человека – что за трюк, что все это значит?! Но главный трюк, который эти двое выкинут с Германном, случится не скоро. К тому моменту публика перестанет обращать внимание, что перед нею братья-близнецы, – воображение будут занимать совершенно иные вещи…

«У Дроздовых Саши с Юрой на двоих одна фактура», – сострили коллеги еще лет двадцать назад. Если не знаком с ними, то действительно кажется, что в глазах двоится. А вообще их привыкли видеть вместе и воспринимают как единое и неделимое целое. Такое впечатление, что они вообще не расстаются, даже на сцене. Но в том-то и дело, что это два совершенно разных артиста, каждый со своей ярко выраженной творческой индивидуальностью. По своей актерской природе они не похожи друг на друга гораздо больше, чем внешне.

Новосибирскую карьеру Саша и Юра начинали, когда им было чуть больше полтинника на двоих – в Новосибирском городском драматическом театре под руководством Сергея Афанасьева. Тогда худрук как раз замыслил постановку по Шекспиру и назначил новичков на главную роль. Получалось, они оказались интересны режиссеру лишь как двойники. Они и не скрывали своего скептицизма, но Афанасьев повторял: «Не было бы Дроздовых, Гамлета сыграли бы два других артиста». Режиссерская концепция раздвоения личности, расслоения сознания на совершенно противоположные начала совпала с появлением в театре братьев-близнецов. В общем, так звезды встали.

Театралы вспоминают «Сны Гамлета» как самое яркое явление тех лет. Гамлет Александра Дроздова был изнурен рефлексией и мучился от неспособности к решительному поступку. Его лицо искажала болезненная гримаса – отражение кошмаров, завладевших всем его существом, и только в снах он мог стать тем, кем хотел. Придворные опутывали Гамлета-первого паутиной интриг и предательств – метафора была воплощена в спектакле зримо, вещественно, герой застревал в этих веревках, как муха, которой не спастись от гибели. Вот тогда-то и появлялся второй Гамлет – жестяной, почти немигающий взгляд зека, желчные, издевательские интонации циника. Он отбрасывал от себя все сомнения в допустимости мести и расправы, бил наотмашь и шел напролом. Не только с Офелией, а и с матерью этот Гамлет вел себя как с уличной девкой, Полония закалывал случайно, походя, и тут же забывал об этом.…

В том давнем спектакле Сергей Афанасьев открыл единство противоположностей братьев Дроздовых. «Сны Гамлета» – уникальный случай, где один ничего не значит без другого, – акварельность палитры, лиричность, мягкость Саши и насмешливость, жесткость, саркастичность Юры. Впрочем, был в их творческой судьбе еще один уникальный спектакль – единственный случай, где они нужны были как не дополнение, а повторение друг друга. Играть им пришлось одно и то же, эту зарифмованность друг на друге даже искать было не надо. Двух совершенно одинаковых существ и звали-то одинаково: Петрами Ивановичами. Разница была лишь в начальной букве фамилии.

Тогдашний главреж театра «Красный факел» поставил «Ревизора» в 1997-м. Он нарушил пожелание Гоголя – «оба низенькие, коротенькие…» – на сцену вышли тощие, долговязые, порывистые, оба с круглыми восторженными глазами и блаженными улыбками. А тут как раз явление Хлестакова с обещаниями всеобщего счастья. Эти двое растворились в приезжем фантазере, пребывая в непреходящем состоянии детской восторженности, одухотворенной невесомости. Всем своим обликом Бобчинский и Добчинский воплощали извечную гоголевскую тоску по иному – прекрасному и несбыточному. Здесь была поэзия, мерцающая внутри гоголевских текстов, танец на грани психологизма и фантасмагории, фарса и лиризма.

А когда все рухнуло и прочие бросились кричать и бесноваться, стоило обратить взгляд в сторону. Только Бобчинский и Добчинский держали немую сцену – «две или три минуты», как желал того автор. Они окаменевали в осознании непоправимости случившегося, застывали в позе трагических мимов. И разгневанное общество кидалось на них с кулаками – обществу всегда были нужны и идолы, и козлы отпущения…

На этом тему похожести – друг на друга и на самих себя – можно закрыть. И писать о каждом отдельную статью. Наиболее ценно для Александра и Юрия Дроздовых выходить на сцену не то что в разных ролях – в разных спектаклях. Впрочем, творческое кредо у них одно на двоих: стать другим, обманув и себя, и зрителя.

– Сегодня режиссеры, как правило, не занимаются раскрытием артиста, используя его типаж. А для театра это тупик. Первооснова актерской профессии, которой учил нас педагог Новосибирского театрального училища Владимир Гранат, – максимально уйти от себя. Мне интереснее всего, когда персонаж не имеет ко мне никакого отношения, – рассуждает Юра.

– Я не такой интересный человек, чтобы тащить себя на сцену и демонстрировать зрителям, заплатившим за билет, – продолжает Саша.

Именно такие их работы отмечала столичная критика. Юрий Дроздов номинировался на «Золотую маску» за роль Аметистова в «Зойкиной квартире». Изначально Олег Рыбкин видел в этой роли будущего прапорщика Шматко – тогдашнего краснофакельца Алексея Маклакова, и это казалось столь точным попаданием, что никого другого и представить было нельзя. «Ну какой из него Аметистов» – говорили про Дроздова, пока не состоялась премьера… Александр Дроздов удостоился регалий чуть позже, в 2005-м – спец-приза СТД РФ на Межрегиональном театральном фестивале «Сибирский транзит» за «талантливое воплощение образа в стиле современного трагигротеска». В «Ричарде III», поставленном в «Красном факеле» итальянцем Риккардо Соттили, он сыграл две роли: Герцогиню Йоркскую и Лорда Хестингса.

– Абсолютно счастливый человек – это Санька во время репетиций «Ричарда», – рассказывает Юра. – Первый раз видел, чтобы брат вскакивал в пять утра, не в силах дождаться репетиции!

– Мне надо было скорее добежать до театра и сказать: «Риккардо, надо вот так!», – перебивает Саша. – А он отвечал: «Я тоже так думал». Соттили – мой режиссер, Шекспир – мой автор. Мне интересно играть все, что связано со страстью. Интересно и то, что многие вещи подсказал мой личный опыт. Риккардо использовал мои и положительные, и отрицательные эмоции – отрицание себя, театра, протест…

– Чтобы сыграть такую роль, необходим багаж, свои собственные мозоли, – подхватывает Юра. – Когда нам давали под дых, нужно было уметь ждать и не скиснуть – превратить негативное переживание во благо.

Превратили во благо и в пушкинской «Пиковой даме» – жизнеспособном и добротном спектакле молодого режиссера Тимофея Кулябина. Вернулось упоение, что испытывали в работе над «Ричардом». Постановщик использовал актерское достояние братьев Дроздовых не только точно попадать в стиль автора, но и становится знаком этого стиля. На них он возложил главную задачу спектакля – удержать незримую грань пограничных явлений и состояний. Это грань между правилами и исключением из них, здравомыслием и сумасшествием, мистикой и реальностью, жизнью и смертью. Между игрой в карты и игрой с дьяволом. В программке сказано: «Игра в дух действиях. «Первый трикстер – Александр Дроздов, второй трикстер» – Юрий Дроздов».

О трикстерах в пушкинской повести даже не упоминается, но они бродят между строк, пропитывая их атмосферой ирреальности. Твикстер – в переводе с английского значит обманщик, хитрец, ловкач. В спектакле «Пиковая дама» трикстеры, удваивая, укрупняя, уплотняя обман, возводят его в абсолют.

Едва зрители рассаживаются по местам, как персонажи Дроздовых начинают быстро, механистически, безоттеночно повторять правила карточной игры, и вдруг одновременно замолкают. «Что-с? – с усмешкой переспрашивает один, на самом деле произнося название игры: штос. Оборотни. Провокаторы. Ловцы грехов. Устроители карточной игры по правилам и игры с дьяволом, где правила есть, но непредсказуемы.

Первый трикстер незаметно вливается в общество игроков и становится его частью. А второй превращается в Томского и берет на себя функции автора – транслятора мыслей и ощущений, будь то бедная Лиза или обреченный Германн. Он заранее знает, какая участь уготована жертвам судьбы, он заранее предвкушает, как Германн сойдет с ума. Это он заставляет его «жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее». Это он выводит его из состояния душевного оцепенения, бросая в стихию страстей. Это они вместе завершают спектакль, отправляя Германна на свалку и вознося Графиню на пьедестал…

Один московский критик сказал: впечатление такое, будто спектакль «Пиковая дама» был создан на луне. Настолько это чистое искусство не пересекается с нашими каждодневными проблемами, разбитыми дорогами, зверскими налогами… К такому театру и тяготеют артисты Дроздовы – сыграть другую жизнь и других себя. Вот и в фотографиях Юрия Ивановича пульсирует такой же мотив – нездешность жизни, ее потусторонняя красота.

Впервые он взял в руки камеру всего три года назад. Нигде не учился, но впечатление такое, будто брал уроки у старых мастеров живописи. Его натюрморты – это картины маслом, пронизанные светом, мерцающие каплями, бликами, неясными тенями и сияющими пятнами. Летом, на даче, он может день за днем превращать неожиданно расцветшую черноплодную рябину в японскую сакуру – а она похожа еще и на лодку, качающуюся в озере. Что такое фотошоп, он понятия не имеет.

Правда, эти работы никто не видел. Александр Иванович – единственный зритель и ценитель. Фотоаппарата у него нет, зато есть дача, и он веско произносит:

– Я купил клочок земли, оформил его на себя, и теперь я землевладелец!