Женское счастье. Новосибирск-2.1

Но в спектакле «Тайм-аут» режиссёр Шерешевский предложил актрисе задачу, едва ли не более сложную. С одной стороны, роль сердобольной социальной работницы Люды как будто специально для Кривонос написана. С другой – Шерешевский на материале текста новой драмы, посвящённой драматургом Мариной Крапивиной Михаилу Угарову, решил создать масштабное концептуальное высказывание, дерзко театральное по языку. Впрочем, и пьеса Крапивиной слегка заигрывает с мифами и мистикой. Но режиссёр драму обскакал основательно. Во-первых, он решил сыграть в Кэти Митчелл, так что зрители всю историю простой женщины Люды, которая любила, да не вышла замуж, а пошла помогать старикам, видят исключительно на экране в режиме онлайн-трансляции. Но основной концепт режиссёра заключается – в том, что вместо съёмочной площадки и разных павильонов у Шерешевского – супермаркет: всё пространство большой сцены «Красного факела» художники Александр Мохов и Мария Лукка застроили ровными рядами полок, разместив обиталища стариков и самой Люды внутри этого «царства потребления» – непосредственно между полками, которые лезут в каждый кадр. Но и это ещё не всё.    

Если частная жизнь у Шерешевского – это большой супермаркет, где мужчину мечты создают в соцсетях маркетологи, воздействуя на таргет-группу «одинокие женщины 45+», и они же вполне цинично вступают с «жертвами» в переписку, заставляя их скупать билеты на концерт кумира, то социальная жизнь у Шерешевского – это производственная опера, сочинённая композитором Ником Тихоновым. Но и тут всё придумано режиссёром довольно остроумно и лихо: героиня по имени Римма Ляшко, а по должности – начальник отдела соцобеспечения, которая должна выглядеть так, как на гигантском трафарете справа на авансцене – тёткой в «бабушкином» костюме и с бесформенной причёской, но со специальным выражением лица, – является, условно говоря, «женщиной с подиума» – в вечернем платье и с идеальной фигурой красивой актрисы Влады Франк. В сопровождении убойного джаз-банда, который составляют все участники спектакля, Ляшко-Франк поёт о подстриженных ногтях и непомытых окнах, про необходимость предлагать дополнительные платные услуги и повышать производительность труда. Приём этот тоже не совсем новый: та же Кэти Митчелл, рассказывая в спектакле Zauberland страшную историю о беженках с Ближнего Востока, прибегала к помощи знаменитого американского сопрано Джулии Баллок, а чудовищный текст серийного убийцы у Виктора Рыжакова в спектакле «Июль» читала роскошная Полина Агуреева в роскошном платье. В том и в другом случае отстранённый текст обретал смысл и реальность абсурдистского коктейля, подчёркивающего трагизм бытия. В «Тайм-ауте» Шерешевского социальный текст, распределяясь на четыре оперных интермедии, мерцает всеми возможными гранями нашей реальности: тут и нелепость, и убожество, и драматизм, но ещё и пробойный комизм всего окружающего, которому идеально подходит советское определение «райсобес», «где рай и бес – рядом», как говорит один из героев.

Но вся эта «фантазия» (как обозначен в программке жанр спектакля), с непростыми техническими задачами (операторами на камерах работают сами актёры), с обилием перестановок и переодеваний (актёры, кроме трёх центральных героев, играют по две-три роли, и каждый эпизод снимается в особой локации), с оперными вставками и живым ансамблем, рассыпалась бы на «аттракционы», кабы не «монтаж» Ирины Кривонос. Актриса буквально сплавляет эпизоды в целое, легко, точно играя не «новую драму», а бродвейский мюзикл, проводя через них свою героиню, непутёвую настолько, что даже боги не выдержали и спустились с Вальгаллы, чтобы прервать этот непозволительно затянувшийся в её женской судьбе тайм-аут.

То, что все эти старики-разбойники, превращающие жизнь Люды в хармсовский адок, на самом деле скандинавские небожители – Один и три норны – какой-то совсем уж бредовый выверт сюжета, но режиссёр, опираясь на актрису, словно берётся доказать, что в театре можно оправдать всё, и доводит абсурд до возможного предела. Из окна старухи не вываливаются, но, например, раздваиваются. На счастье Шерешевского, в труппе «Факела» работают близнецы Александр и Юрий Дроздовы – и стоит Людмиле, мягко отчитывая подопечную Конопкину (она же норна Урд) за капризы, произнести: «Вы же у меня не одна», как в кадре возникает вторая точно такая же старушка в черном платке до бровей. Проделки Урд этим не ограничиваются: во время акции «Особая забота», когда Люда с тележкой и в костюме кислотно-зелёного цвета будет собирать товары для стариков ко Дню Победы, Дроздовы появятся в образах мужеподобной дамы и её дочки с жёлтыми круглыми бантами. Две другие норны – Галина Алёхина и Юлия Новикова – в обличье старух ведут себя куда более пристойно, хотя и добиваются отстранения Люды от работы (разумеется, к её последующему счастью), но Один – Денис Ганин в образах отца-алкоголика и похотливого старика Одинцова зажигает не по-детски, едва не заигрываясь до капустника (что не помешало актёру покорить экспертов «Золотой Маски» и попасть в номинацию «Лучшая роль второго плана»). 

Но актёрские реакции Ирины Кривонос – это то, что не придумаешь. Эта Людмила не просто сочиняет сказки, она сама – абсолютная сказочная героиня: этакая падчерица из «Двенадцати месяцев» или Настенька из «Морозко». Актриса играет не патологический инфантилизм, а сохранившуюся непостижимым образом у взрослого человека способность удивляться, в том числе, собственным переживаниям. «А мне он вдруг понравился», – признаётся она дочери – Луизе Русановой в ответ на её фразу о том, что она не в восторге от своего неожиданно объявившегося биологического отца, – и смеётся как-то так расслабленно, изумлённо и откровенно, что её натура – ясная, искренняя, без червоточины – просматривается до самых основ. И так буквально в каждом моменте спектакля на сверхкрупном плане экрана, который многократно увеличивает любую фальшь. В общем, это сказка, конечно, но вполне достоверная, потому что боги приводят эту Шен Те (как минимум, за то, что она обошлась без Шуи Та) не к «прекрасному принцу» из кабака и соцсетей, а к её же бывшему, такому узнаваемому неброскому персонажу Олега Майбороды, который неожиданно оказался реальным и нужным. И мораль сей сказки выглядит вполне приемлемой: если уж совсем невыносимо наедине с собой и требуется помощь, то лучше уж прибегнуть к богам, чем к маркетологам, но боги нужны не ангажированные какой-либо властью (скандинавские там, или античные), потому что ангажированные боги – те же маркетологи.

Жанна Зарецкая, Блог «Театр», 12 декабря 2021