Жить надо там, где трава растёт

«Пиковая дама» создавалась на стройплощадке, под рев болгарки и грохот отбойных молотков. Краснофакельцам не привыкать. «Тартюфа», номинированного на «Золотую Маску», тоже репетировали в адских условиях. (Видать, потому-то и там, и там хватает мистики и дьявольщины.) Не привыкать и исполнителю роли Германна, заслуженному артисту России Лаврентию Сорокину.

В труппу он зачислен совсем недавно, но приехал из города, где и не такое повидал.

Какая странная зима

Нынешняя зима в Сибири выдалась аномально теплой потому, что из Норильска к нам наконец-то прибыл Лаврентий Сорокин. Как тут не предположить, что его позвал за собой в даль светлую господин Зыков, в чьих спектаклях этот артист сыграл свои лучшие роли. После рекордного срока −19 лет руководства Заполярным театром драмы — Александр Маркович принял предложение стать главным режиссером «Красного факела».

Но Лаврентия зазывали в «Сибирский МХАТ» еще раньше, и не раз. Однажды он согласился, но только зря время потерял. Так и не вышел тогда на сцену. С тоски взял обратный билет, не объясняя причин. В Норильск, в Норильск! Тоска бывает «по» -городу, людям. И бывает «из-за» и «от» — отсутствия настоящего творчества. Не климат был в Новосибирске, где догадал его черт родиться, закончить театральное училище, где двигают театральную культуру его давние друзья-товарищи, где схоронил отца…

За 15 лет «замерзшая пустыня», казалось бы, приковала, приморозила намертво. Именно здесь, посреди вечной мерзлоты, на фоне северного сияния, расцвел единственный за полярным кругом театр, который прославился далеко за пределами тундры. А его ведущий актер Лаврентий Сорокин не раз получал лавры лауреата регионального фестиваля «Сибирский транзит». Теперь эти работы можно увидеть только на видео. С отъездом из Норильска нескольких значимых фигур Заполярного театра драмы с его репертуара слетело полтора десятка спектаклей. Последним выступлением Сорокина на северной сцене стал его собственный, посвященный 45-летию, бенефис, сценарий которого он сам и сочинил. Под хохот зала он читал слезное письмо на деревню дедушке: «Милый дедушка, Константин Сергеевич! И пишу тебе письмо. Поздравляю с моим юбилеем и желаю всего от господа бога, ибо только ты у меня один остался. А вчерась мне была выволочка. Режиссер наш Александр Мракович выволок меня за волосья за кулисы и отчесал откосом железным за то, что я на репетиции по нечаянности заснул. А эти психи-актеры надо мной насмехаются, что я непьющий, посылают в киоск за водкой и велят красть в буфете огурцы, а Ольга Петровна, реквизитор, бьет чем ни попадя. А работы нету никакой. Утром играем сказки, в обед репетируем сказки, а чтоб драму или трагедию, то ни-ни. Милый дедушка Константин Сергеевич, корифей русского театра, сделай божецкую милость, возьми меня отсюда в Москву али в Петербург, нету никакой моей возможности… Кланяюсь тебе в ножки и буду вечно бога молить, увези меня отсюда, а то помру…»

Город на костях

— Как же вы попали туда, в богом забытое место?

— В детстве прочитал «Территорию» Олега Куваева — блестящую книгу о Чукотке. Очень захотелось побывать там, но пурга занесла в Норильск. Приехал с чувством первооткрывателя, первопроходца! Думал, никогда не уеду оттуда вообще. Потому что мне по душе экстремальные ситуации. Люблю снег, погоду плохую люблю. Служил во флоте, и вот как мне нравится море, океан, так и Норильск близок. Это страшная стихия: «Не солнце — так ветер навстречу». Там черная пурга — небо мешается с землей, ничего не видно. Мороз 53 градуса, а люди как ни в чем н бывало работают на улице. Там удивительные люди. Доверчивые, открытые, щедрые — и очень сильные.

— Потому что они — потомки тех, кто закален не только морозами?

— Я делал вечер, посвященный восстанию ГУЛАГа. Изучал в закрытом музее документы, которые долгое время были секретными. В бараке на одного человека приходилось около полутора метра площади — даже лечь нельзя было. Заключенные, обезумевшие от ужаса и унижения, взорвали котел и себя вместе с ним. Это что-то запредельное. Это город на костях, построенный на двух зонах, мужской и женской. Здесь нельзя людям жить, а они живут.

Верно говорят, что жить надо там, где растет трава… Нашему сыну Гоше восемь месяцев. Только он родился, сразу и решили, что пора уезжать.

Профиль Наполеона

В юности говорили, что он похож на Наполеона. Его и сыграл — в «Корсиканке», поставленной в Заполярном театре в конце прошлого века. В «Пиковой даме» персонаж Лаврентия Сорокина — человек «с профилем Наполеона и душой Мефистофеля». Могущий казаться на первый взгляд невзрачным, словно с выгоревшими на солнце волосами (хотя где им было выгорать-то?), артист играет здесь личность мощной духовной энергии, завоевателя без армии, сосредоточенного на внутренних переживаниях, которые, вырываясь наружу, становятся разрушительной силой.

Этому Германну что Бог, что Дьявол -все едино, ему все равно, кому молиться и кому угрожать. Не важно, убивать или миловать, растоптать человека или упасть перед ним на колени, если от этого зависит достижение цели; не важно, пагубна ли цель, если она становится смыслом жизни. Себя, вслед за Лизой и графиней, Германн убивает тоже. Убийство — это не всегда нож в спину или яд в бокал. Грань между жизнью и смертью — духовной ли, физической — в этом спектакле стерта, размыта. Как и грань между нормальным состоянием и сумасшествием. Особенно у фаната, охваченного лихорадкой, идеей, страстью. В финальной сцене Германн, проигравший сражение с сатаной, маниакально повторяет одно и то же движение с судорожным выхватыванием карты из кармана. Взгляд его останавливается. Сердце, если не останавливается, то перестает чувствовать. Оно свое отработало.

Поединок 20 лет спустя

В Новосибирском театральном училище студент с профилем Наполеона брал уроки фехтования у Семена Иоаниди — мужа Анны Покидченко. И теперь состоялся поединок Лаврентия Сорокина с ней самой — глаза в глаза. Молодой режиссер Тимофей Кулябин искал пьесу специально для нее — и сделал инсценировку «Пиковой дамы». Партнером звезды назначил артиста, с которым она еще не работала. Было, когда на сцене чужаки с ней не уживались. А этого она стала называть своим любимчиком, и после премьеры он сказал:

— Таких глаз, как у Анны Яковлевны, в «Красном факеле» больше нет. И не только в «Красном факеле». Высший пилотаж — так вести дуэтную сцену и быть значимой даже в молчании.

— Когда я смотрела спектакль, мурашки бежали по коже. Мистика, черти, дьявольское искушение, графиня в гробу… Страшно это играть? Вот в «Глобусе» поставили «Игроков» — пожар случился…

— После пожара, который случился в Норильском театре, уже ничего не страшно. Ставили «Декамерон», там были такие реплики, что атеист взвоет, не то что верующий. Вспыхнул зал, снесло половину кресел, говорят, это взрыв был.

— Ночью вспыхнул?

— Нет, в полдень, во время репетиции, на наших глазах. Мы бросились тушить, пытались раскатать рукава, они оказались дырявые…

— Знак?

— Еще какой! Это был спектакль, который полностью сгорел — в прямом смысле этого слова. 9 месяцев шла реставрация театра. Труппа болталась без помещения, как сейчас факельцы. За это время мы поставили «Забыть Герострата!» — про того самого, который сжег храм.

Конечно, есть в «Пиковой даме» реплики, которые мне жутковато как-то произносить… Но Анна Яковлевна давала силы. Ее юмор и неутомимость заряжали всех. Она столько в спектакль привнесла!

Хармсовские читки

Работать, всем чертям назло. Писать оригинальные тексты, искать площадки и партнеров, выходить в разном амплуа. Пока «Факел» переживает трудные времена реконструкции, милости просим в «Бродячую собаку». Арт-кафе в подвальчике на Каменской стало местом театральной и околотеатральной тусовки. На маленькой сцене разворачивается уморительное действо, разыгрываемое сборной командой новосибирских актеров. Капустному ведущему пристали лохматая розовая шляпа, старушечий платок, помятое черное пальто, глумливая усмешка. В таком образе Сорокин выступил на открытии заведения — и пришелся ко двору. «Постебушки в собачьей избушке» — они и есть постебушки. Придумали — сыграли — забыли. Рискнули представить иное качество юмора. Коллегам из театра Афанасьева пришла идея: вспомнить свой давний «Неудавшийся спектакль» по Даниилу Хармсу, адаптировать к эстрадному пространству, приперчить остроумным конферансом. Как звучит в их программе, «озорство, проказы, розыгрыши неотделимы от Хармса». И от ведущего неотделимы. Только «озорство» это рождено полоумной повседневностью, которая сломила Хармса, но сделала из него Художника.

Стихи поэтов-обэриутов звучат в «Бродячей собаке» так, будто сами авторы уже читали их там. И оказывается, что публика, отложившая вилки, пришла вовсе не для того, чтобы надорвать животики. В хронически популярных капустниках, которые Сорокин делал в Норильске, неизменно проскальзывала, будь то собственный текст или присвоенный, скупая еврейская слеза. Может быть, благодаря режиссеру Зыкову, добивавшемуся от актеров раскопок не по горизонтали, а по вертикали. Может быть, в силу актерской природы — уметь смеяться над серьезным и находить трагическое в смешном. Одно без другого, наверное, существовать не может, если и то, и другое — настоящее.

Яна Колесинская, «Театральный проспект» № 30 20 февраля 2007