Светлый и очень уютный маленький зал театра «Центральный» превратился в настоящий литературно-театральный салон. Возродить хорошую традицию творческих вечеров-встреч решили Любовь Герасимова — театральный журналист и Светлана Дроздович — театровед и театральный критик. Теперь мы можем не только наслаждаться игрой своих любимых актеров, но и общаться с ними в теплой, почти домашней атмосфере салона. А первым героем творческих встреч стал актер нашего театра, заслуженный артист России Владимир Лемешонок.

Его мама Марина Рубина — известный театральный критик, а папа Евгений Лемешонок — в прошлом один из самых ярких актеров Новосибирска и «Красного факела». Сын Владимира Лемешонка тоже выбрал для себя театральную профессию: сейчас он учится в Петербурге на художника-сценографа. Лемешонка называют интеллектуальным, элитарным актером. Он дипломант Высшей Национальной театральной премии «Золотая маска» за роль Кулыгина в спектакле Олега Рыбкина «Три сестры». Его авторский моноспектакль «Пылинки в луче бытия» по произведениям Владимира Набокова был отмечен Гран-При премии «Парадиз» Новосибирского отделения Союза театральных деятелей России. Кроме того, Лемешонок — единственный актер, который имеет «Парадиз» за критическую публикацию в газете.

На сегодняшний день актер занят в спектаклях: «Достоевский-trip» по пьесе Владимира Сорокина (Ипполит Тереньев), «Детектор лжи» по пьесе Василия Сигарева (Борис Бызов), «Бесприданник» по пьесе Людмилы Разумовской (Чернохвостов), «Амадеус» по пьесе Питера Шеффера (Сальери). Сейчас Владимир Евгеньевич репетирует роль Ричарда III в одноименной трагедии Шекспира. Премьера намечена на 11 февраля 2005 года.

Почему я выбрал профессию актера?

Не знаю. Семья, наверное. Я помню, что совсем в раннем детстве я хотел быть летчиком-испытателем. Но потом уже никем, кроме актера, быть не хотел. Я ходил по дому и играл Роль, был в каких-то сложных взаимоотношениях с предметами, с людьми. Они-то думали, что это я, а это был не я, а Некто, который играл. Меня с детства окружали люди, которые жили только театром: мама — театральный критик, отец — актер, а это два льва в одной клетке. Поэтому я был готов ко всем сложностям, которые связаны с театром, а не только к чему-то романтическому, волшебному и чудесному. Я знал театр изнутри, знал все, что он может дать и прекрасного, и ужасного.

Один режиссер сказал о театре: «Если вы не поймете, что эти люди желают друг другу смерти, то вы ничего не поймете про этих людей». Человекоартист — это не вполне человек. Это особая порода людей. Это уже не вполне женщина, не вполне мужчина. Актер может делать страшные вещи — забывать о своей семье, например, о детях. Театр — это вампир, он всасывает в себя и делает из человека НЕЧТО. Но изнанка театра меня не отвратила, а, наоборот, затянула. Театр — это одновременно и болото, и небо.

Одно из самых сильных театральных впечатлений за последнее время на меня произвел «Контрабас» Константина Райкина. Он был моим «конкурентом» на «Золотой маске» (мы оба номинировались на лучшую мужскую роль), и премию получил именно Райкин. Тогда, на фестивале, я не смог посмотреть этот спектакль, увидел его позже уже в Новосибирске и понял — все справедливо. А после «Вишневого сада» Някрошюса я болел в буквальном смысле: у меня поднялась температура. Это было сильнейшее впечатление и очень неоднозначное. Я со многим в этом спектакле не согласен, многое кажется мне неприемлемым, но все это вместе обрушилось на меня, и я просто физически заболел.

Главный герой спектакля — зритель

Профессия актера бесконечно сложна, причудлива, лукава и коварна. Я думаю, что актер, который от природы, от Бога актер — это всегда очень мыслящий человек. Эмоцио и рацио — это постоянная борьба, человека просто рвет на части на сцене. Но если актер не понимает, что он играет, если рацио совсем отсутствует, получается муть. И наоборот.

Я никогда не читаю что-то специально для роли. Я просто читаю. Знаете, это как топить печку книгами. Ведь ваша цель — согреться, и вы не смотрите, что сжигаете, а просто подкидываете книжки в огонь.

В начале работы я ничего не понимаю. Когда роль более-менее складывается, я начинаю ощущать ее — «видеть картинку». Я как бы поднимаюсь над поверхностью, и оттуда — сверху — вижу: а… вот, что у меня получилось. И тогда я понимаю: тут нужно зацепиться и тут.

Я создаю роль интуитивно, и только потом — в состоянии оценить свою работу. Если я сначала буду думать, ПРО ЧТО? — у меня ничего не получится. А вдохновение — это такая удивительная вещь, которая дает ключ ко всему: вдруг ты все знаешь, все умеешь, каждый миллиметр твоего существования становится интересен и прекрасен. Результат для меня стоит не на первом месте, это понятие случайное. Все основное связано с процессом.

Для меня существует только одно — СЕГОДНЯШНИЙ спектакль. Состоялся он или нет, получился или нет. И больше ничего. Между этим спектаклем и следующим — мучительные процессы, тяжелая работа: как бы сыграть его лучше. Роль иногда может очень серьезно меняться. Вопрос импровизации для меня совсем не связан с нарушением рисунка, который установил режиссер. Эта канва не мешает, ведь внутри нее — грандиозные возможности для импровизации. Вообще, театр — это такая штука, когда главный персонаж появляется только на премьере, и самое интересное, что ты не знаешь, каким он будет, потому что этот главный герой — зритель. Именно благодаря зрителю один и тот же спектакль никогда не будет повторяться, он будет каждый раз новым.

Я всегда удивляюсь тому, как совершенно разные люди становятся одним существом — залом? Иногда бывает так, что с ним невозможно вести диалог, я бьюсь в него, как в стену, и вижу, что он меня не «слышит». А иногда я уловлю какой-нибудь чуть слышный вздох — и у меня комок к горлу подступает: я знаю, этот человек меня понял!

Мне интересна любая роль

В определенном возрасте я перестал мечтать о ролях — этой проблемы для меня больше не существует. Сегодня я доволен теми ролями, которые у меня есть, доволен тем, что делаю. И нет таких ролей, которые я бы отказался играть. Мне интересна ЛЮБАЯ роль.

Те, которые я сейчас играю и которые репетирую, позволяют мне реализоваться творчески — мне этого достаточно. Одна из самых любимых сыгранных мною ролей — это гоголевский Хлестаков. «Ревизора» ставили в ТЮЗе, и я, давно мечтавший сыграть Хлестакова, ушел из «Факела» в ТЮЗ. Пробыл там, правда, один сезон — отрепетировал, сыграл и вернулся, но о том времени, когда репетировал, вспоминаю с большим удовольствием. Работа над ролью Хлестакова — это счастье. Это фантастический текст: он дает актеру массу возможностей для импровизации и потрясающую возможность «парить» в роли. У меня осталось ощущение колоссального счастья от работы над этим образом.

Сейчас я чувствую, что во мне очень многое от Сальери. Персонаж пушкинской Маленькой трагедии и герой пьесы Шеффера — для меня совершенно разные люди. Пушкинский Сальери озабочен тем, что Моцарт ничем не заслужил своего дара, получил его случайно, что это несправедливо. Художник должен мучительно трудиться, а Моцарт девальвирует весь смысл труда художника. «Что пользы в нем?», — спрашивает Сальери. От Моцарта — только вред: он создает свои произведения СЛУЧАЙНО и этим разрушает идею труда.

Сальери Шеффера — Отелло. Он настоящий ревнивец. Сальери заключил договор с Богом: я всего себя посвящу музыке, а Бог отдаст мне ее в жены. Мой Сальери обвенчан с Музыкой, и вдруг появляется человек, который уводит мою супругу и на моих глазах обладает ею — женой, которую мне дал Бог!.. И она любит его! Я, конечно, должен его убить. Как соперника. Отношение к шефферовскому герою у меня очень человеческое. Для меня как для актера они — совершенно разные люди, но для зрителя, я думаю, эти два Сальери — один и тот же человек.

В этом году Владимир Лемешонок дважды номинирован на премию «Парадиз» за лучшую мужскую роль — Ипполит Терентьев (в спектакле «Достоевский-trip» по В. Сорокину) и Борис Бызов (в спектакле «Детектор лжи» по В. Сигареву).