Невыносимая горькость бытия

15 и 16 июня в «Красном факеле» (г. Новосибирск) состоялись премьерные показы спектакля «Мещане» по первой и одной из самых известных пьес Максима Горького. Приуроченные к 155-летию со дня рождения великого писателя, они прошли с большим успехом у публики и поставили яркую и эффектную точку в завершившемся 103-м по счёту театральном сезоне.

«Красный факел» отнюдь не впервой обращается к творчеству Горького. Так, в сентябре 2018 года состоялась премьера спектакля «Дети солнца», который в 2020 году был удостоен самой престижной национальной театральной премии «Золотая Маска», а один из ведущих и любимых зрителями артистов театра Андрей Черных получил свою «Маску» за «Лучшую мужскую роль второго плана». Да и сами «Мещане» в «Красном факеле» уже шли – в 1951 году их поставил известный советский режиссёр Энвер Бейбутов.

Вообще, «Мещане» — одна из самых востребованных пьес русской классики на отечественных театральных подмостках. Эталоном считается спектакль Георгия Товстоногова, поставленный в 1966 году на сцене Ленинградского Большого драматического театра им. М.Горького.  Уже в XXI веке по «Мещанам» было поставлено множество спектаклей в различных театрах страны. Кстати, так совпало, что за месяц до премьеры «Красного факела», 3 мая, в московском театре «Современник» также состоялась премьера «Мещан», а главную роль Василия Бессемёнова исполнил хорошо знакомый краснофакельцам Александр Балуев.

В случае с «Мещанами» мне впервые удалось прийти на спектакль в самые первые премьерные дни, что, конечно, добавило интереса и остроты восприятия. И я могу с уверенностью сказать, что эта премьера запомнится надолго. Причём дело не только в самом спектакле (который прекрасен, хотя некоторые моменты и вызывают вопросы), но и в антураже вокруг него, который подогревал интерес к постановке и создавал соответствующую атмосферу. Например, фотограф Валентина Борновалова прямо перед спектаклем предлагала всем желающим сделать памятное фото на фоне афиши «Мещан», которые затем были выложены в социальных сетях «Красного факела». Да и вообще театр весьма активно рекламировал будущую премьеру, даже снял специальный ролик-тизер в бассейне с участием Екатерины Макаровой и Михаила Селезнёва, которые исполнили в спектакле одни из главных ролей – Поли и Нила соответственно. Этот ролик зрители могут видеть в ходе спектакля на экране, в то время как в реальном времени в глубине сцены Поля и Нил находятся в настоящем бассейне. Всё это, стоит отметить, выглядит очень чувственно и весьма эстетично.

Если говорить об общем впечатлении от спектакля, то оно, несмотря на некоторые нюансы, в целом сугубо положительное. Во-первых, потому, что в нём задействованы многие из моих любимых артистов «Красного факела» (если тут вообще уместно выделять любимых, потому что вся труппа просто гениальна). Во-вторых, хочется отметить блестящую работу всей постановочной бригады спектакля во главе с петербургским режиссёром Семёном Серзиным: и декорации, и звук, и свет, и музыкальное сопровождение – всё было на высшем уровне. Некоторые эпизоды особенно впечатлили: это и сцены с мотоциклом (который сам по себе смотрится эффектно), и уже упомянутая сцена с бассейном, и своеобразный ведьминский шабаш с участием Степаниды в исполнении Виктории Левченко и волка (вот уж чьего появления точно трудно было ожидать). Но отдельно, конечно, хочется отметить ребят из студии творческого развития «Жить на Севере…», которые подготовили и сыграли в ходе спектакля сценку по сказке Корнея Чуковского «Муха-Цокотуха». На фортепиано им аккомпанировала Екатерина Макарова, которая является не только невероятно талантливой актрисой, но и обладает незаурядными музыкальными дарованиями, в чём ранее могли удостовериться зрители спектакля «Сын».

В анонсе постановки на сайте театра и в программке приводится реплика из пьесы, которую произносит Нил, воспитанник зажиточного мещанина Василия Бессемёнова: «Когда человеку лежать на одном боку неудобно, он перевёртывается на другой, а когда ему жить неудобно – он только жалуется… А ты сделай усилие – перевернись!». Эту сентенцию, пожалуй, можно назвать философским кредо не только Нила как лирического героя, но и самого Горького, и она же, как лейтмотив, красной нитью проходит через всю постановку, да и, в общем-то, весь литературный первоисточник.

Так сложилось, что я стараюсь так или иначе отслеживать все материалы, выпускаемые «Красным факелом» и приуроченные к будущим постановкам. Поэтому не могу сказать, что в том, что я увидел на сцене, было слишком много сюрпризов. Не знаю, хорошо это или плохо, здесь всё относительно. Вообще это большой вопрос, должны ли спектакли производить какой-то ошеломительный вау-эффект, поражать и шокировать зрителей, или всё-таки стоит приходить в зал, будучи хоть немного осведомлённым о том, что тебя ожидает. Вопрос сложный. Каждый, мне кажется, ответит на него по-своему, и по-своему будет прав. Просто периодически доводится читать комментарии зрителей, которым что-то не понравилось в спектакле, но которые при этом заранее не удосужились ничего почитать и посмотреть об этом спектакле. Конечно, и такая позиция имеет право на жизнь, но она вызывает некоторые вопросы.

В любом случае, «Мещане» в постановке Семёна Серзина в общем и целом всё равно приятно удивили и, думаю, по праву займут почётное место в репертуаре театра, но здесь, конечно, нужно смотреть на дистанции – по двум премьерным показам делать далеко идущие выводы всё же преждевременно, хотя все отзывы, которые довелось увидеть, содержат исключительно комплиментарные оценки спектаклю и всем задействованным в нём артистам. И это, в общем-то, неудивительно. Как известно, ex nihilo nihil est, т.е. ничего не возникает из ничего. Этот спектакль, по словам Ирины Кривонос, исполнившей роль Акулины Ивановны, рождался в атмосфере «абсолютной любви», которая витает в зале и передаётся зрителям, от которых, в свою очередь, идёт обратная позитивная реакция.

Ну и в принципе, опять же, сам по себе спектакль, мягко говоря, неплох. Понятно, что это современное прочтение и довольно смелая трактовка классической пьесы Горького, с акцентом на наше время, и многие вещи здесь осовременены, актуализированы и переосмыслены, но ведь человеческие отношения во все эпохи примерно одинаковы, а здесь вся суть именно в этом. К тому же главные идеи, заложенные в произведение, по сути, остались на своих местах, а вечные вопросы, заданные автором, по-прежнему звучат остро и актуально. В том числе, например, о поиске человеком своего места в жизни, о разрушении его идеалов под напором суровой реальности, о том, что такое счастье, о том, ради чего вообще стоит жить, о столкновении старого и нового, о конфликте поколений, которые не находят общего языка и переживают мучительный разлад друг с другом, приводящий к трагедии одной отдельно взятой семьи. Но ведь таких трагедий тогда были тысячи, в каждой из которых отразилась общая трагедия страны и тогдашнего российского общества. Да и сейчас их немало. Проходят века, а общие принципы человеческих отношений и социального устройства остаются теми же, что и раньше. Ну разве что видятся чуть под другим углом.

Думаю, пересказывать содержание пьесы особого резона нет. Конечно, «Мещане» не являются magnum opus Горького даже среди его драматургического наследия, при том что в первую очередь он всё-таки был прозаиком – тут пальму первенства удерживает драма «На дне», знакомая каждому школьнику. А вот «Мещанам» в этом смысле не повезло – их в школе не проходят (напрасно, на мой взгляд). Тем паче что и пересказывать особо нечего. Как и почти все пьесы Горького, «Мещане», в общем-то, бессюжетны и бесфабульны, как таковых сюжета и действия в них предельно мало. Сам писатель свои пьесы называл «картинами», и они, по сути, и впрямь ничто иное, как картины ужасов и безысходности русской жизни во всей их неприкрытой нагости и убогости. В общем, при всём том, что «Мещане» не идут «во первых строках» при перечислении всех произведений «буревестника революции», они всё же достаточно известны отечественному образованному читателю, хотя бы в общих чертах. Если совсем вкратце, «Мещане», как говорил сам Горький, «это суд над мещанством, его строем души, идеологией, моралью и этикой». Перед нами одновременно разворачивается семейный и социальный конфликт, извечная коллизия отцов и детей и непримиримые противоречия между старым укладом жизни, прежним, патриархальным миропониманием, которое олицетворяют Василий Бессемёнов и его добрая, но забитая жена Акулина Ивановна, и новым временем, воплощённым в Ниле, Поле, Шишкине, Цветаевой. Пожалуй, именно Нил – главный герой и центральное, осевое звено этого спектакля, да и самой пьесы. Это протагонист, произносящий пламенные речи о необходимости отринуть старый мещанский мир, «разрушить его до основанья», а на его месте воздвигнуть новое здание. Это «человек будущего», знающий, чего он хочет, убеждённый в своей правоте и способный на активные действия. В отличие, например, от детей Бессемёнова – Петра и Татьяны, которые хоть и выросли из старых отцовских одежд, как сами говорят («твоя правда узка нам, мы выросли из неё, как вырастают из платья» — говорит отцу Пётр), но, задавленные жизненными обстоятельствами, в силу слабости характера не способны стать людьми будущего. Будучи плоть от плоти своих родителей, они связаны с ними столь крепкими нитями, что их совсем не просто разорвать. На их фоне даже Перчихин, торговец певчими птицами и отец Поли, кажется молодым и полным жизни, особенно когда он рассказывает про прелести ловли снегирей. Тетерев, певчий и нахлебник Бессемёнова, так и говорит Петру и Татьяне: «Замечаете ли вы, что у пьяненького, подержанного птичника – жив дух и жива душа его, тогда как вы оба, стоя на пороге жизни, — полумертвы?». И ведь так оно и есть.

Немного об истории вопроса

Во-первых, мещане – второе по численности сословие в царской России после крестьянства, проживавшее преимущественно в городах. К нему относились ремесленники, мелкие торговцы, домовладельцы, мастеровые и прочий подобный люд. После революции 1917 года «мещане» стали словом нарицательным, обозначающим отсталость, косность, малообразованность, приоритет материальных интересов над духовными, стремление к материальным благам и первоочередному удовлетворению низменных бытовых потребностей. В советское время всё это нещадно осуждалось, а носители мещанской идеологии подвергались остракизму и объявлялись врагами передового рабочего класса и идей коммунизма. Впрочем, всё это ничуть не мешало миллионам простых граждан первого в мире социалистического государства стоять в очередях за импортными гарнитурами и прочими атрибутами мещанского комфорта. Идеология и реальная жизнь существовали в разных плоскостях, которые почти никак друг с другом не пересекались. Сегодня понятие мещанства также наделено негативными коннотациями, но уже без прежней идеологической нагрузки, и по сути этим архаичным словом обозначается просто обычный человек, живущий приземлёнными, обывательскими интересами без претензий на что-то глобальное и грандиозное.

Во-вторых, «Мещане» — самое автобиографическое произведение Горького, разумеется, после трилогии «Детство. В людях. Мои университеты». Написанная в 1901 году, пьеса впервые была поставлена в МХТ Константином Станиславским в следующем, 1902 году, и сразу снискала любовь взыскательной публики, к тому времени уже изрядно поднаторевшей на пьесах Антона Чехова. Параллели между Чеховым и Горьким – это отдельный большой сюжет, о котором, конечно, нужно писать отдельную обширную статью. Здесь же этот сюжет затронем лишь пунктирно.

Возвращаясь к автобиографичности «Мещан»: родной дед писателя, Василий Васильевич – только не Бессемёнов, а Каширин – был уважаемым в Нижнем Новгороде человеком. В молодости ходивший бурлаком, затем он выбился в старшины красильного цеха и гласные городской Думы Нижнего. Правда, вместе с тем он был человеком весьма крутого нрава, властным, жёстким, вспыльчивым. По крайней мере, таким его изобразил внук Алёша, который, судя по его воспоминаниям, не раз попадал под дедову горячую руку. Под конец жизни он разорится, будет просить милостыню на улице и умрёт в нищете. А вот бабушка, Акулина Ивановна, была, судя по всему, совсем иной – кроткой, доброй, ласковой, пытавшейся хоть как-то компенсировать окружающий мальчика беспросветный морок – те самые «свинцовые мерзости жизни», как сам Горький выразился в своём «Детстве». Этих «мерзостей» на своём веку он повидал немало, но зато они дали ему богатый фактический материал для последующего литературного творчества.

Отдельно нужно сказать об актёрском составе спектакля. Бросается в глаза, что распределение ролей в нём получилось не совсем стандартным. Так, роли Василия Васильевича и Акулины Ивановны исполнили Андрей Черных и Ирина Кривонос, артисты отнюдь не возрастные. Во всяком случае, гораздо моложе заявленных у Горького возрастов данных персонажей. А вот роли их детей исполнили Павел Поляков и Дарья Емельянова, которые, напротив, чуть старше, что, впрочем, если об этом не знать, не сильно бросается в глаза. Но в театрах вообще часто используется приём возрастной инверсии, когда роли персонажей старшего возраста исполняют более молодые актёры и наоборот. Строгое возрастное соответствие не всегда имеет большое значение, важнее – попадание в образ, и с этим как раз в данном случае полный порядок. Например, Андрей Черных в роли Бессемёнова смотрится максимально достоверно и убедительно, и при этом он вызывает противоречивые, полярные чувства: он и страшен, и жалок одновременно. С одной стороны, он эдакий домашний тиран, держащий в страхе Божием своих домочадцев и «угнетающий их своим воспитанием» (отсылка к чеховским «Трём сёстрам). Он приверженец неукоснительного порядка и строгой дисциплины, образцовый pater familias старого покроя («старого завета папаша», вспоминая реплику из «Крейцеровой сонаты» Льва Толстого). Но в то же время и его можно понять – ему больно и обидно, что дети всё больше отдаляются от него, становятся чужими, живут своей, всё менее понятной ему жизнью. Да к тому же обидно, что некому передать дело рук своих, в которое было вложено столько сил. А детей он, между тем, искренне любит и переживает за их судьбу, за то, что Петра выгнали из университета, а дочь «сидит в девках», работая учительницей за более чем скромное жалованье. «Не от злости, а от боли я кричу» — говорит Бессемёнов, и ему веришь, что это действительно так. Его трагедия – это трагедия человека, всю жизнь прожившего по известным законам и лекалам, и дожившего до эпохи перемен, «страшного времени», когда «всё ломается, трещит… волнуется жизнь», и весь прежний, ещё недавно такой незыблемый порядок летит в тартарары, а на авансцену выходят новые герои типа Нила, вызывающие у Бессемёнова инстинктивное отторжение и неприязнь как что-то чужое, непонятное, инородное. А своего апогея эта коллизия достигает, когда Бессемёнов бежит домой и возвращается с ружьём, которым угрожает всем вокруг. В эту минуту он неподдельно страшен, но, глядя на него и испытывая оторопь и немой ужас, в то же время испытываешь и чувство безмерной жалости к этому человеку. По сути, это акт отчаяния человека, доведённого до точки, осознавшего, что всё, чему он посвятил жизнь, пошло под откос. Жил он, собственно, ради двух вещей – малярного цеха и семьи, и на старости лет, по сути, лишился и того, и другого.

Интересен образ Тани. Он, конечно, пересекается с чеховской Ольгой из «Трёх сестёр», которая также работает учительницей и то и дело жалуется на усталость и бессмысленность жизни, которая проходит мимо неё. Вот и Таня говорит, что жизнь «течёт тихо, однообразно, как большая мутная река». Да и вообще у этих пьес очень много общего – обе они изображают мир тоски и безысходности, где под внешней стабильностью и размеренным бытием скрывается упадок и увядание. И в который раз восхищаешься актёрским мастерством Дарьи Емельяновой, которая воплотила этот образ настолько органично и всеобъёмно, насколько, кажется, это вообще возможно.

Обращает на себя внимание и Тетерев в исполнении Андрея Яковлева, который с философским спокойствием наблюдает за происходящим вокруг, периодически отпускает колкие реплики и берёт на себя роль совести других героев, бросая им в лицо горькую, неприятную, но неизбывную правду. Тетерева в этой постановке очень много, как пишут некоторые критики. Это правда. Ну так его и в пьесе много, и это, как по мне, отнюдь не минус, а скорее плюс. Именно через таких своеобразных хроникёров, сторонних наблюдателей, лучше всего понимаешь суть происходящих событий, на которые ты как бы смотришь с некоторого расстояния, но с помощью увеличительного стекла, в котором ярче, нагляднее представлены мысли и поступки героев, их пороки и добродетели.

В этом спектакле нет проходных персонажей. Даже такие второстепенные герои, как Перчихин, Шишкин, Цветаева раскрыты настолько своеобразно и нестандартно, что эти образы надолго остаются в памяти довольно яркими и отчётливыми. Но здесь мы возвращаемся к актёрской работе в спектакле, а в этом смысле добавить особо нечего – блестящие звёзды «Красного факела» в очередной раз продемонстрировали свой высочайший уровень.

Декорации в спектакле получились масштабными, но в то же время относительно простыми и более-менее статичными, т.е не сильно меняющимися по ходу отдельно взятого акта или между актами (если откинуть сцену с волком и ещё пару подобных): двухэтажный деревянный дом с верандой, беседка, качели, стол, на котором стоит многострадальный самовар, а на полу – настоящие галька и опилки, которыми герои периодически бросаются друг в друга. Казалось бы, в таком интерьере и должно обитать тихое мещанское счастье с маленькими ежедневными радостями жизни. Но это не более чем иллюзия, мираж. На самом деле дом старый и ветхий, в холодную пору года его продувает ветрами, сам он своими стенами и всеми предметами мебели давит на своих обитателей, а внутри этого дома ведутся бесконечные, набившие оскомину споры ни о чём вроде того, кому сегодня тащить самовар. Кроме того, хоть в доме и полно народа, включая домочадцев и нахлебников, но все эти люди существуют сами по себе, каждый в своём микрокосме, и внутренне они глубоко одиноки. Взирая на всю раскинутую перед нами панораму, мы понимаем, что весь этот мир так называемого мещанского уюта – это мир дрязг, ссор, конфликтов, взаимных обид и медленного загнивания. В такой отравленной атмосфере юные и чистые души неотвратимо гибнут, не находя себе никакого спасения. Недаром Татьяна с отчаянием говорит матери: «Мне негде отдохнуть! Я навсегда устала… навсегда! Понимаете? На всю жизнь…». И неспроста Тетерев говорит самой Татьяне: «Лучше замёрзнуть на ходу, чем сгнить, сидя на одном месте». Сказано это было уже после того, как Татьяна отравилась нашатырным спиртом и чуть не умерла. И сделала она это не только и не столько из-за того, что Нил, которого она любит, выбрал в жёны другую. Конечно, это тоже сыграло свою роль, но главная причина видится в ином – в общей неустроенности жизни, лучшие годы которой проходят, а никакого счастья она ещё не увидела, да и впереди не видать даже проблеска света в конце тоннеля: «Мне только двадцать восемь лет… внутри у меня, в сердце моём, — пустота… всё высохло, сгорело». На этом безрадостном, безнадёжном фоне попытка суицида выглядит если не оправданной, то вполне объяснимой.

Заканчивается пьеса трагически – полным распадом семьи Бессемёновых: Пётр уходит из дома вместе с одной из постоялиц, Еленой Кривцовой, а Таня, хоть и остаётся, но с чувством ненависти по отношению к отцу, который добивает её жестоким: «А, ты! Ты ещё… осталась! Чего ты не уходишь? Уходи и ты… Не с кем? Некуда? Прозевала?». И финальное «Ненавижу!» в исполнении Дарьи Емельяновой (чья героиня, кстати, после отравления, в отличие от своего литературного прототипа, потеряла голос, что по-своему тоже символично), произносящееся глухим, хриплым, еле слышным голосом, тем ни менее, звучит «во весь голос» — с такой болью и надрывом это сказано.

Интересно, кстати, что у робкой и бессловесной на протяжении всей пьесы Акулины Ивановны в самом конце, напротив, «прорезается голос»: «Нет, стой! И у меня есть сердце… и я имею голос!». Опять же, финал пьесы и спектакля горек и трагичен. И как тут не вспомнить чеховский «Вишнёвый сад» с его звуком лопнувшей струны, падающим с неба. Но, вместе с тем, Горький – писатель-оптимист. Да, жизнь – груба и безотрадна («Груба жизнь» — поведала нам однажды чеховская Нина Заречная), «испорчена, не по росту порядочных людей сделана» — вещает Тетерев. А олицетворяют эту жизнь такие, как Бессемёнов – «образцовый мещанин, законченно воплотивший в себе пошлость». Здесь, конечно, напрашиваются параллели с пьесами Островского, в которых Кабаниха и ей подобные выступают в роли столпов прежнего жизненного уклада, но рядом с ними нарождается заря новой жизни. Так и здесь – рядом с Бессемёновым вырастает Нил. Это homo novus, герой нового времени, «прямой и твёрдый», «умеющий оттолкнуть от себя всю эту канитель». Глядя на него и слыша его громогласное «Наша возьмёт!», веришь, что он, человек, любящий и умеющий трудиться, не пропадёт, а сумеет «перевернуться на другой бок» и, как говорит, возьмёт все положенные себе права и будет жить так, как сам того хочет.

Ещё один луч света в этом тёмном царстве – учительница Маша Цветаева, чья театральная студия подарила Татьяне маленький подарок в виде замечательного спектакля. Она умеет верить, мечтать, смотреть в будущее. Она любит свою работу, своих учеников и думает о том, какими людьми они станут, когда вырастут, какое поприще изберут, какое будущее их ожидает.

Начинается спектакль с того, что Поля и Таня летним вечером сидят на улице у дома и смотрят фильм Алексея Балабанова «Мне не больно», при этом кино проецируется на натянутую на верёвку простынь. А обрывается плёнка на фразе героини Ренаты Литвиновой: «Какое счастье, что я влюбилась именно в тебя». У Поли действительно впереди счастье вместе с Нилом, а вот Таня этого счастья оказывается лишена. И кино это ей не нравится, потому что оно про красивую любовь, а в её жизни – лишь пустота и разочарование.

Небольшая ремарка: Алексей Балабанов в виде такого маячка в постановках «Красного факела» мелькает не впервой – в программке к предыдущей премьере, спектаклю «Смерть Тарелкина», содержалось посвящение прославленному режиссёру: «Алексею Октябриновичу Балабанову посвящается». Это, конечно, очень тонкий, едва уловимый месседж. Из серии «кто считал – тот молодец».

Главный посыл спектакля, на мой взгляд, заключается в том, что, хоть зла на Земле и много, но оно не вечно, а преходяще, как и всё земное. Не зря древние говорили: Omnia transit in nostra vita. О том же говорил царь Соломон. Софизм этот не нов, порядком избит, но это такая нотка оптимизма, помогающая переживать самые тяжёлые жизненные обстоятельства. Так что этот спектакль можно расценивать как своеобразную инъекцию оптимизма, столь нужную всем нам в нынешнее непростое время.

Если как-то итожить всё сказанное, то могу сказать, что мои личные ожидания «Мещане» оправдали в полной мере. Уверен, что, придя на них, никто не пожалеет о потраченных времени и деньгах – они того точно стоят. Да к тому же этот спектакль, помимо всего прочего, отличный повод взять в руки книгу и перечитать эту хрестоматийную во многих отношениях пьесу. Она этого заслуживает.

Дмитрий Овчинников, Inteatr.ru