Гоголю придумали дресс-код

В «Приюте комедианта» перелицевали «Шинель»

Все мы как-то привыкли, что Акакия Акакиевича Башмачкина надо жалеть. Скромный, убогий человечек, оборванец, конторская крыса, жил-выживал неприметно и погиб нелепо, едва справив долгожданную обновку, но так и не выбравшись из грязи в князи. Дебютант в петербургском государственном театре, молодой режиссер Тимофей Кулябин, он же автор оригинальной сценической редакции гоголевской «Шинели», персонажу не сострадает, а сам сюжет излагает сдержанно, интеллектуально и лаконично. Эмоции в премьере «Приюта комедианта» не кипят — здесь подумать можно и получить эстетическое наслаждение.

Сам по себе Кулябин — явление новое, но заметное, из знаменитого новосибирского «Красного факела», свежий выпускник РАТИ-ГИТИС. В столице он сейчас нарасхват. Да и в Петербурге на его «Шинель. Dress code» специально ходят посмотреть профессора театральной академии и маститые театроведы.

Впрочем, Гоголя юноша перекроил слегка: лишнее отрезал, края подшил и тщательно обметал. Вышел фестивальный спектакль — в том смысле, что его легко можно возить не только по городам и весям, но по странам и континентам: тема выигрышная, материал вечный, русского классика повсюду любят и уважают. Наконец, постановка пластична по форме и интересна, местами даже вычурна по содержанию.

Попутно — реверанс художникам: Олегу Головко (пространство четко, при этом зыбко), Ирине Долговой (конторская серость может быть красива) и Евгению Ганзбургу (чудесно его колдовство с чередованием света софитов и полным затемнением). История происходит в универсальном офисе, тяготеющем к воспетой наукой менеджмента японской модели организации.

Поначалу Башмачкин (Роман Агеев) тоже косит под японца. Первую половину спектакля он проводит, сидя на коленях, с висящей на шее канцелярской конторкой-шарманкой — это мобильный офис, с которым бедолага почти сросся. Башмачкин тих и созерцателен, весь в себе, этакий «занудный гном в прорехах». Агеев — артист харизматичный, однако в спектакле Кулябина его трагедийность и ироничность слишком уж аккуратны, словно шиты белыми нитками и выстеганы ровными стежками по канве.

В конторе, между тем, тоска и безликость — все, как положено: стеллаж с документами да два стола с четырьмя шредерами. Служащие синхронно кормят «бумагожевак» страницами книг (но не тревожьтесь, это бутафория: в финале торжественно объявляют, что за время спектакля ни один экземпляр художественной литературы не пострадал).

Отвечающий за пластику Петр Горбунов сделал так, что вокруг Башмачкина в перманентном движении находится четверка представителей «офисного планктона» — кордебалет из томных юношей-метросексуалов. Танец под музыку Вивальди без танца как такового, наметками. Квартет шустрит по сцене, вычерчивая рисунок и выписывая фигуры-фортели.

У четырех безликих менеджеров в спектакле серые мышиные шкурки и такие же, как у грызунов, жесткие бусинки глаз. Свою униформу, модельные пиджаки как прообраз шинели, они достают из дорожных чехлов. А работают в хирургических перчатках, то и дело протирая руки влажными салфетками, и вообще ведут себя и двигаются, как врачи в операционной, только с изрядной долей брезгливости.

Новенькая шинель для Башмачкина появляется на свет опять-таки в медицинских реалиях, словно младенец из утробы матери. По Кулябину, роды прошли успешно: чехол «родил» здоровый пиджачок щадящим методом «кесарева сечения», и Акакий Акакиевич легко стал счастливым отцом-обладателем символа принадлежности к тусовке. А как только начал соответствовать дресс-коду, так сразу плечи расправил, приосанился, вырос в глазах коллег и в своих собственных. Счастья ему это, впрочем, не принесло: вскоре он, как и положено по тексту, обновки лишился и умер от горя.

От ухода в ненужную Кулябину патетику спектакль спасает женщина. Офисная уборщица (Юлия Молчанова) являет собой почти библейскую чистоту и непорочность. Почившему Башмачкину поет она русскую народную колыбельную, плавно переходящую в забойный рингтон, под который конторский кордебалет радостно пускается в пляс, гарцуя на деревянных лошадках. Прокомментировать подобный финал хочется словечком «прикольно».

Мария Кингисепп, «Известия» 3 апреля 2012