Самое интересное — банкет

Музыкальный спектакль «Поминальная молитва» по пьесе Григория Горина в постановке Александра Зыкова будет представлен публике 24 марта. Репетиции в разгаре, а в главной роли заняты артист театра и кино из Санкт-Петербурга Семён Фурман и заслуженный артист России Сергей Новиков. В этом номере, как и обещали, публикуем интервью с гостем.

— Семен Александрович, чем руководствуется известный питерский артист, звезда экрана...

— В вашей газете я прочитал, что я, оказывается, приглашенная звезда, причем звезда без кавычек. Для меня это ужасно. Какая я вам звезда? Где вы видите известного артиста?

— Чем руководствуется Семен Фурман, соглашаясь ехать в холодную Сибирь, в махровую провинцию?

— Махровая провинция — все города, кроме Москвы. В том числе и Петербург, который ещё хуже, чем провинция. Это город с амбициями, основанными на прошлом, а когда кроме них ничего нет, это смешно и глупо. Город, которого нет, — это о нем. В нем невозможно работать, а главное, бессмысленно. В таком городе это никому не надо — если здесь кому-то надо, то там не надо никому.

— А у нас считают, что здесь невозможно работать... Многие краснофакельцы уехали в Питер или Москву и сделали там себе имя, но ещё больше новосибирских актеров мечтают об этом.

— На мой взгляд, актеру невозможно работать ни в одном городе, кроме Москвы, и тем более сделать, как вы говорите, «себе имя». В Москве совсем другой воздух. В Москве люди собираются, что-то придумывают и на следующий день уже что-то делают. Актеры из провинции в более выгодном положении, чем актеры Петербурга, потому что едут в Москву — и начинают работать. Если актеры едут из провинции в Петербург, то совершают ошибку.

— То есть в провинции не может возникнуть ничего интересного?

— Хороший спектакль может возникнуть и в провинции, потом получить в Москве «Золотую Маску», но дальше-то что? Есть выражение — «свинцовая провинция». Это когда камень падает в воду, а круги не идут. Почему так происходит, я понимаю, но сформулировать трудно.

— Вы успели что-то у нас посмотреть?

— Боюсь. Мне редко нравятся спектакли. Часто я на них засыпаю. Мне неудобно заснуть в театре, где я начал репетировать, поэтому я боюсь что-либо смотреть. Не понравится — нужно будет избегать разговоров об этом, уходить от вопросов...

— Слава богу, на репетициях вы не засыпаете. Что вы думаете о своем герое? Сергей Новиков, с которым вы должны играть по очереди, говорит, что совпадает по мировоззрению со своим персонажем. Тевье-молочник — глубоко верующий человек. А вы? Верите вы в бога?

— А что это?

— Бог?

— Да.

— Этого я не знаю.

— А о чем же вы спрашиваете? Если я вам задам такой же вопрос и в конце произнесу набор букв, что вы мне ответите?

— Переведу разговор на другую тему. Например: на репетициях вы постоянно что-то записываете в блокнот. Что это?

— Это всего-навсего ежедневник в виде школьного дневника. Записываю, что взять с собой в свой следующий приезд. Ничего, что связано со спектаклем, я не записываю никогда — мне это мешает.

— А что помогает?

— Ничего не помогает. Всё мешает.

— Всё или все?

— Всё и все.

— Давайте все-таки вернемся к будущему спектаклю. Расскажите, как вам работается и чего нам ждать от вашего персонажа.

— Поговорить о спектакле, которого нет, вам со мной не удастся; работается мне всегда тяжело; ждать ничего не надо — отдыхайте пока. Что у меня получится и получится пи — я не знаю. Обратите внимание, как пунктуально я вам отвечаю и даже внешне спокоен.

— Вот вы всё и всех ругаете... Так интересно с вами общаться! Приглашенные, так сказать, звёзды, не желая обидеть гостеприимных хозяев, обычно говорят только приятное. На вопрос «как вам наш город?», они восклицают: «Ах, ваш город.. !» Ну и как же вам наш город?

— Немногим отличается от таких же. Гулял в основном недалеко от театра, заходил в магазины. Одну треть продуктов, что купил в универсамах, выбросил — оно всё испорченное, несъедобное, всё это предназначено сразу для помойки. У нас тоже такого достаточно, но все-таки, кажется, меньше... А потом, если я вижу замерзающую, умирающую, трясущуюся бездомную собаку, которой я ничем не могу помочь, то городом я это место назвать не могу, да и государством тоже. Пройдя мимо, постаравшись побыстрее отвести глаза, я надолго перестаю считать себя человеком. Со всеми вытекающими из этого последствиями.

— Обычно наши гости настроены более оптимистично...

— Людям действительно кажется, что они искренни и говорят правду. И даже не подозревают, что на самом деле это не так.

— А какие черты в себе вы больше всего не любите?

— А у меня их всего-то не так много. Вот все и не люблю.

— Можете перечислить?

— С удовольствием. Трусость, жадность, завистливость.

— И не одной положительной черты?

— Ну, это не совсем черта... Стесняюсь сказать. В общем, это… нечеловеческий интеллект. Причем, отрыв так велик, что очень тяжело жить.

— Чего же тут стесняться? Гордиться надо!

— Гордиться можно только собственными достижениями, а не тем, что тебе дано природой. В первую очередь, это относится, конечно, к национальности. В пьесе Горина после очередного несчастья Тевье говорит: «Я понимаю, что мы Богом избранный народ. Но иногда, Господи, выбирай кого-нибудь другого...» Это чудовищно. Каждое слово! Оправдать невозможно. Даже очень пьяного еврея-молочника.

— Если бы все это понимали... А мечта у вас есть?

— Есть. Чтобы внучке всегда было шесть лет. Но через несколько лет она может стать несбывшейся.

— Не понимаю, почему вас называют клоуном... Как вы к этому относитесь?

— А что я могу сделать? Сначала думал, что весь мир могу переделать, а оказалось, что не могу переделать ни одного человека.

— Как же с таким мрачным характером вам удалось написать такую смешную вещь, как «Мой дедушка был рыжим»? Впрочем, юмор у вас злой — вы натурально издеваетесь над своими родственниками.

— Вы первая, кому это показалось. А потом, даже смеяться и шутить, а не то что издеваться, можно только над близкими людьми, иначе это небезопасно.

— Мне удалось прочитать лишь отрывки. А где можно найти этот текст целиком?

— Эти отрывки болтались лет 15 без дела, впервые были напечатаны то ли в 2000, то ли в 2002 году. К тому моменту у меня пропал всякий интерес к этому. Я понимал, что это никому не надо, поэтому ничего и не написал больше. Писатель долго в стол писать не может, хотя такие случаи в истории были, но это исключение. Всё должно быть востребовано сразу, только тогда возможно что-то создать.

— Вы постоянно теребите свои часы. Торопитесь?

— Нет! Я всегда должен что-то мять в руках — это на нервной почве.

— Как же вы живёте в таком состоянии?

— Плохо.

— Что, и на премьерный банкет не пойдете?

— Ну почему же. На банкет пойду. Банкет — это самое интересное, что может быть в театре. А как вас зовут?

— Яна Колесинская.


Яна Колесинская, «Театральный проспект» № 6 (63) 20 февраля 2011