Новосибирский государственный академический театр Красный Факел
Право на остров: Наталия Мазец
У сорокалетней продавщицы Дины в рождественской сказке «Пока она умирала» сбываются все мечты. Исполнительница этой роли Наталия Мазец ни с кем о мечтах не говорит. С мечтой нужно оставаться наедине.
— Интервью я не даю, ты же знаешь.
— Знаю.
— А раз уж хочешь написать, то сразу предупреждаю: ни слова про слезы, деньги, мужиков!
— Я тебя умоляю! Какие мужики! Я пришла, чтобы обсудить с тобой новый проект лесного кодекса.
— Всегда пожалуйста.
— И еще. Раз уж сегодня 1 апреля — расскажи, как ты слетала на Марс, установила контакт с инопланетянами и что содержалось в послании, которые они передали с тобой на Землю.
— Содержание послания пока неизвестно. Мне было велено вскрыть капсулу перед труппой, но только после того, как закончится реконструкция «Красного факела».
— Ну, давай ждать, когда закончится.
— Давай ждать…
Едва наступает весна — солнце лупит в окно, требует обратить внимание: жизнь продолжается, причем здесь и сейчас! За отмытыми после зимы стеклами громыхают составы и суетятся толпы вечно опаздывающих людей. Раздаются позывные: «Начинается посадка на скорый поезд Новосибирск-Москва», и с высоты четвертого этажа как на ладони видны железнодорожные пути, разбегающиеся в бесконечность. Привокзальная площадь — самое оживленное место в городе, вокзал — символ дороги, которая всегда звала из будней в даль светлую. Вокзал — вечный знак неустроенности, приговор к кочевой жизни.
Рельсы и плацкарты, чемоданы впечатлений и камеры хранения чувств. Так было и раньше, когда Наташа моталась из столицы Сибири в столицу России и обратно. Народный кумир Андрей Болтнев, снявшийся в полусотне картин, располагал ни много ни мало углом в актерской общаге, тоже, между прочим, у вокзала — Павелецкого. И теперь так же — жизнь на колесах и на крыльях. Скорее туда, к дочке Маше, она служит в театре Маяковского, где и папа ее служил. В Москве — друзья, они разгоняют уныние, в Москве — спектакли, они дают эстетический ориентир и выпускают душу на простор. Жизнь на два города: отпуск в Москве — и благословенное одиночество дома. Одиночество, которое человек выбирает добровольно, если бережет свой внутренний мир от посягательств извне.
Почти три десятка лет она живет в этом доме. И столько же работает в «Сибирском МХАТе». Здесь уж коней, как на переправе, не меняют. Не так давно Наталию Мазец приглашали в Москву, на службу в конкретный театр, недоумевали: «Ну что, что тебя держит в Новосибирске?!» Она честно отсмотрела треть репертуара — и больше туда не пришла. Хотя… найдите мне актрису, которая не мечтала бы переехать в Москву.
В остальном актрисы не похожи. Одни путем переговоров разного уровня добиваются любимой роли. Другие -согласны на любую роль. Она — ни та, ни другая. Она — это Наталия Мазец, которая, поработав с Виталием Черменевым, возглавлявшим «Факел»
Бродила по ночному городу, ругалась сквозь зубы, а к утру принимала решение: делайте со мной что хотите, но с этим режиссером работать не буду. А другой звонил в час ночи, и Наташа выкладывала как на духу:
Зато были Кристина в спектакле «Фрекен Жюли» у Александра Нордштрема, Пиа в «Козьем острове» у Дмитрия Чернякова и Хозяйка в «Роберто Зукко» у Олега Рыбкина. Были — и останутся, если не в репертуаре, то в резервуаре. Один знакомый критик
Графика декораций рифмовалась там с лаконичностью рисунка роли: Наталия Мазец играла любовное безумие, которое бушует внутри, как пожар в наглухо заколоченном доме. Но это было не безумие плоти: Пиа — единственная из трех героинь спектакля, кто видел небо. Солнечные угольки прошлой жизни тлели в ней тоской вынужденного прозябания — и воспламенились, стоило на богом забытый остров вторгнуться мужчине. Пришелец, нарушив женское уединение, для Агаты и Сильвии привнес запахи и звуки неведомых материков — для Пиа разворошил утраченное. И спалил дотла, и огонь этот оказался любовью, уродливой и болезненной, любовью к ничтожеству, любовью неважно к кому. И не было силы страшнее. Запретная страсть отцветающей красавицы Пиа — это невыносимость несчастья и невозможность счастья…
«Каждый вечер театры, приемы, вечерние туалеты, просто голова идет кругом», — вспоминала Пиа невозвратимое. «Ей довелось блистать на великосветских раутах за пределами городка
Она умеет без слов, одним только взглядом потребовать ответа, хлестнуть наотмашь, прогнать или никуда не отпустить. Сделать так, чтобы к ней возвращались через годы, через расстоянья. Наделила свою героиню в «Роберто Зукко» таким же взглядом. Олег Рыбкин на репетициях в философию не пускался, но единственной фразой дал понять, чего он добивается: «Наташка, мне нужен киношный расклад!» И актриса убрала суету и хлопоты, обошлась без крупных жестов, стала непроницаема, как вещь в себе. Хозяйка цепенела от мысли, что за ее спиной и с ее попустительства творятся убийства, но сколько силы было во взгляде!
— Меня всегда завораживал Взгляд. Когда двое смотрят в глаза друг другу — и понимают: мы одной группы крови, ты и я. Взгляд — на меня как на человека. Как на артистку. На женщину. Когда проходят токи. Восторг. В моей жизни были эти взгляды. Моих людей. Катарсис в жизни, катарсис в искусстве.
— Какой театр для тебя — искусство?
— Если спектакль как кубик-рубик. Крутишь его и так, и эдак. Думаешь, ищешь ответ. Стильное, эстетское искусство люблю. А если артист надрывается, кишки рвет, и зрителю понятно, где правда, где кривда… Такой театр для меня умер.
— Каким театр будет завтра? Каким будет «Факел»?
— А разве
— Хорошо, если так. А то вот Джонатан Свифт давеча усмехнулся в беседе со мной: «Лишь немногие живут сегодняшним днем; многие готовятся жить позднее».
— … Погода жизни непредсказуема. Люблю дождь в солнечную погоду…
Яна Колесинская, «Театральный проспект» 20 апреля—20 мая 2007 20 апреля 2007