Тюзянин — это образ жизни

Ночь: улица, фонарь, аптека. Отпуск: юг, пляж, море. Новый год: елка, апельсины, Дед Мороз. Дед Мороз: Григорий Александрович Шустер. Но это взрослые знают, что он — Шустер. А дети-то верят в Деда Мороза…

Каждый год, 31 декабря, Женя Лукашин с друзьями ходит в баню. Каждый год в новогодние праздники новосибирская пресса пишет о Шустере. Он — Дед Мороз-рекордсмен, почти полвека служит сказке. То ведет творческую лабораторию Дедов в областном доме народного творчества, то становится главной фигурой на представлениях в «Красном факеле» — и каждый раз его ждут в детских садах и школах. Дедушек Морозов много, но Шустер — один.

Полвека с бородой

— Григорий Александрович, думаю, любимый в театрах анекдот про актера, который отказывается от съемок у Спилберга а, потому что у него «елки», — про вас!

— Вряд ли. Не знаю, что такое отказываться от роли, какой бы она ни была. Другое дело, когда коллеги в обнимку с подушкой утром отдыхают от спектакля, а я пользуюсь моментом и провожу у детей елку. И так с 59-года — ни разу не пропустил! Сам никому свои услуги не предлагаю, иду только туда, куда приглашают. Нынче был потрясен: «Нам другой Дед Мороз не нужен, только вы». 25 утренников отработал!

Раньше, в молодости, я играл резвого старичка, накидывал персонажу лишние годы. В один прекрасный день поймал себя на мысли: накидывать дальше некуда. Теперь мой Дед Мороз другой — молодой и озорной, эдакий шалун-проказник, приходи скорей на праздник!

— Ну да, разве у такого моложавого шалуна может быть внучка!

— Какие в ТЮЗе были прекрасные травести — прирожденные снегурочки! Теперь-то у них все в прошлом. В детсаду воспитательница с этой ролью справляется. Я же профессионал: поцелую ее — и все сразу хорошо, контакт налажен.

— Знаете, в одной газете интервью с вами было озаглавлено: «Быть Дедом Морозом — каторжный труд». Долгая же у вас каторга…

— Ты мне можешь не поверить, но за полвека ни разу мысли не возникло, что быть Дедом Морозом — ужасно. Если была бы от этого изжога, разве стал бы мучиться? Конечно, тяжеловато вести три елки подряд, а после обеда — еще и четвертую. Возраст уже не тот. Но не забывай, что я — тюзянин! Четверть века в ТЮЗе проработал — между мною и ребятишками нет четвертой стены.

— Я и не забываю, что вы десять лет играли Карлсона. А в какие игры больше всего любит играть Дедушка Мороз?

— Если зал большой, какой, к примеру, был в старом доме пионеров (на его месте сейчас Внешторгбанк), то есть где разгуляться. Веселее всего водить «змейку»! Дети берутся за руки, а я из них веревки вью: цепочку можно крутить и так и сяк, велишь не толкаться, не расцепляться, строжишься — полчаса можно их гонять, никому не надоедает!

— Дедушка Мороз, а я знаю, почему дети в вас верят! Потому что вы ничего понарошку не делаете. Вы даже из леса на полном серьезе выходили…

— Это было, когда проводил утренник в детском саду мясокомбината, располагавшегося на территории Заельцовского парка. Стояли лютые морозы, я торопился, бегом через проходную, только отогрелся, переоделся, как воспитатели заявляют: «Дети знают, что вы пришли из леса, они должны это увидеть, сделайте все как полагается». Пришлось в костюме, надетом на майку, бежать на мороз, до лесочка, благо он за окнами. Дети к стеклу прильнули, машут мне руками. «Одна группа увидела, а другая не успела, придется вам еще раз из леса выйти», — ставят перед фактом воспитатели. Сколько лет прошло, а продвинутые компьютеризованные дети по-прежнему верят в Деда Мороза.

Дети — это чудо. Нынче я поздравлял первоклашек в 42-й школе: «Какие девочки у вас хорошенькие, а учительница — просто красавица!» Дети в долгу не остались: «Что, уже влюбился?»

Коллеги идут работать на корпоративные вечеринки, потому что там деньги другие. А я, когда спрашивают, сколько заплатить, всегда теряюсь. За 50 лет не научился ни назначать, ни набивать цену. В садике за елку платят всего тысячу рублей. Так что это дело надо по-настоящему любить.

Нынче посетил я и взрослую «елку». Меня пригласили на 70-летие, и я решил сделать сюрприз. Никого не предупредив, вышел Дедом Морозом: «Меня Шустер тут пригласил, его почему-то нет, но мы и без него неплохо повеселимся». Кто-то сдал меня в финале: «Этот самозванец — на самом деле заслуженный артист».

А вот новогоднюю ночь в оперетте вести отказался. Это семейный праздник, и провожу его всегда дома.

Трое у елки, считая собаку

— И как встретили год свиньи?

— Был прост, как правда! В смысле, отметил любимый праздник без затей. Втроем сидели: я, жена и наш Дружок, который уже 13 лет с нами. И все же нас собралась большая компания: дети и внуки звонили из Китая, Нью-Йорка, Мюнхена, Москвы. И вообще, тихая идиллия в эту ночь невозможна. Сидели, как в окопах: за окном грохотала канонада фейерверков, Дружок залез под стол — испугался.

— Вы подвержены новогодним суевериям? «Как встретишь, так и проведешь» и прочее?

— В одном спектакле я произносил текст: «С Новым годом, с новым счастьем! Как будто бывает старое счастье». Согласен с персонажем! Но придумали это потому, что всем хочется, чтобы следующий год был лучше предыдущего. Всегда хочется большего, чем имеешь. «Как встретишь Новый год, так и проведешь» — и вовсе дурость. Помню, однажды в молодости у меня был жуткий Новый год. Приехал к любимой девушке в Караганду встречать 1962-й. Затрапезный дом культуры, я ходил среди шахтеров как неприкаянный, чувствовал себя квартирантом, всю ночь прослонялся туда-сюда, все перепились, потом и с девушкой поругался. Зато в тот год случилось великое событие: поступил в театральное училище — и в моей жизни начался совершенно новый, очень важный этап. Тот год стал для меня поворотным.

— Многие, провожая 2006-й, говорили одно и то же: собачий был год, слава богу, что он кончается, а вот год свиньи обещает быть славным и радостным.

— Что касается прошлого года… Лично я пережил такой кошмар, какой врагу не пожелаешь. Мы потеряли старшего сына Анатолия. 18 января ему исполнилось бы ровно сорок… Но для театра год не был провальным. Спектакль «Тартюф» номинирован на «Золотую маску». Жюри смотрело его в сентябре в Улан-Удэ — во время фестиваля «Сибирский транзит». Ни разу до этого спектакль так хорошо не шел! Это какая-то тайна. А знаешь, что в это тайне было? Зритель. Он сразу включился и потащил весь спектакль на себе. Вот когда в зале молчат, а потом говорят «спасибо, было интересно» — это вранье. А тут не просто хохотали, а дышали вместе с нами.

— «Тартюф» стал лауреатом «Транзита» в номинации «За лучший ансамбль», а на «Маску» выдвигается по пяти другим позициям…

— Хорошо, когда оценен ансамбль в целом, хотя я прекрасно понимаю, что моя роль Клеанта в нем — проходная. Мне, по сравнению с исполнителями главных ролей, играть по большому счету нечего. Но я такой артист, который всегда идет за режиссером. 40 лет на сцене — и по-прежнему не могу гнуть свое. Андрей Прикотенко, поставивший «Тартюфа», — великий фантазер! Он всех вовлек в поиск и эксперимент. Одной только сценой с забором крови у Оргона, завершающей первое действие, занимался чуть ли не месяц. Хохот стоял до потолка! Наконец, дошла и до меня очередь. Стали пробовать: Клеант — то болерун, то гей, то текст роли переписываем и непонятно куда придем. Я никогда не ругался с режиссерами, а тут взорвался. Надо отдать должное ребятам: весь коллектив за меня вступился. После премьеры Андрей подписал мне программку: «Спасибо за терпение».

— В результате от текста вашей роли осталось всего-ничего, ключевой монолог, прозвучавший на сдаче, из спектакля вымаран…

— В результате я стал играть замотанного члена семьи, который вынужден плыть по течению, не в силах ничего изменить. Не считаю на сцене допустимым тянуть одеяло на себя. Тем не менее работать в этом спектакле мне волнительно и интересно. А участвовать в «Золотой маске» — праздник души.

Под крышей дома своего

— А какие предчувствия у вас связаны с годом свиньи?

— Я оптимист по натуре и не предполагал, что реконструкция театра так затянется. Но увы, от нас ее темпы никак не зависят. Труппа находится в подвешенном состоянии, другими словами, мы все — как осадок на дне, который никуда не поднимается. Нет ясного понимания ситуации, нет общей идеи, но самое главное, нет дома. Негде собираться, негде полноценно репетировать, нет помещения, базы. В доме Ленина, где играем спектакли, всего одна гримерка, а перед началом объявляют по радио: «Уважаемые слушатели!» Мы смеемся: уважаемые слушатели, закройте ваши глаза и не подглядывайте, как мы будем сейчас исполнять «Ночного таксиста».

После затянувшегося безвременья собирать труппу сложно. Неизвестно, будут ли идти старые спектакли, сохраним ли мы их, а новые еще не созданы. Замечательно, что в «Красный факел» пришел новый главный режиссер, но он пришел не в самый простой период.

— Григорий Саныч, помните, как в сказке Гайдара: нам бы день простоять да ночь продержаться!

— Простоять-то простоим, тем более контуры будущего здания начали вырисовываться. Сегодня специально зашел в зрительный зал, чтобы убедиться: искры летят, все гремит, кипит, мат-перемат стоит до потолка! А фонари у театра! Они не только стоят, а еще и горят, и хорошо, что не под глазом.

Есть поверье: когда разбирают крышу театра, то улетает его дух. Этот дух хранил традиции стариков, прославивших «Сибирский МХАТ», хранил все накопленное, намоленное за 80 лет. Конечно, по законам диалектики все движется и обновляется, все течет и изменяется, и сейчас «Красный факел» переходит в иное качество. Каким он будет…

В квартире Григория Шустера, на восьмом этаже, тоже живет дух театра. Он прячется то за старой афишей с портретом диккенсовского дядюшки Скруджа, то в бывалом матерчатом чемодане, кое-где тронутом плесенью, как лицо мудреца — морщинами. В чемодане том хранится костюм Деда Мороза, который жена Алла купила Григорию Александровичу лет 20 назад. Сносу ему не видать! Нафталином отсюда не веет, это уж точно.

А тем временем в реквизиторском цехе хранится сосуд, когда-то игравший в спектакле «Лекарь поневоле». Надеемся, что в нем согласился переждать реконструкцию дух «Красного факела», ведь в него мы собрали из каждого театрального цеха по самой старинной вещице — ключ из реквизита, цветок от костюма, локон от парика, гвоздь из сцены и даже смели пыль с механизмов под сценой. В день открытия нового здания мы обязательно откупорим сосуд, чтобы дух принял работу строителей и вновь поселился в театре.

Яна Колесинская, «Театральный проспект» № 4 (29) 20 февраля 2007